Еще минуту назад убитый выглядел неприглядно, но — как живой.
Теперь, когда бинт на его голове завязан бантиком, он не выглядит ни глупо, ни неприглядно. Он убит.
Моросит.
Санитар и водила поднимают носилки и грузят убитого в “таблетку”. На его глазах скопилось чуть-чуть воды. Разведчики провожают братишку взглядом. Водила запирает дверцы и идет вслед за санитаром в палатку. Машина никуда не едет. Наверное, они будут ждать следующего убитого или раненого — этому парню уже все равно, когда его доставят в госпиталь. Скорее всего, он так и пролежит в машине всю ночь, и если завтра к середине дня не будет еще убитых или раненых, его отвезут одного.
Появляется наш комбат. Водила ныряет в люк. Комбат забирается на броню, сует одну ногу в командирский люк.
— Поехали, — говорит он.
Я подтягиваю ногу, прижимаю рацию.
Бэтэр разворачивается и уходит по колее, качаясь как катер. Кусок чужой войны с убитым разведчиком остается за спиной.
В очередной раз стреляют гаубицы. Проплывающие мимо артиллеристы застыли над снарядными ящиками, смотрят нам вслед.
Я никогда не вспоминал об этом куске чужой войны. Никогда больше не был в этом полку. Я даже не знаю, что это за полк. Не знаю, что это было за поле.
Сегодня приснилось почему-то.
Как в грязи лежит убитый человек. Его щека измазана глиной. Глаза санитар не закрыл, они остались открыты.
ХАНКАЛА
Ночью полет летящих в тебя трассирующих снарядов завораживает. Маленькие красные точки медленно поднимаются далеко над землей и неподвижно зависают в черноте, чуть подрагивая. Когда видишь это впервые, невозможно оторвать глаз — настолько красиво. Все происходит в полной тишине. Все стоят и смотрят. Все это далеко и не страшно.
И когда фонарики вдруг, растянувшись в метровые линии, мгновенно падают с неба и с остаточной скоростью триста метров в секунду врываются в землю, ты ошарашенно летишь в грязь — что? как? откуда? Энергия поражает. Все трясется, металл рвет воздух, в лицо ударяют волны жара, кирпичи кусками летают по небу, пространство наполняется холодными резкими вспышками разрывов. В их грохот вплетается рев новых снарядов.
Сложно признать, что все это наделали красивые фонарики.
Выложенные в два ряда стокилограммовые мешки с песком, которые можно поднять только вдвоем, вдруг становятся зыбкими и легковесными. Ты лежишь открытый со всех сторон и молишься только об одном — чтобы наводчик не опустил ствол на полмиллиметра ниже и на два миллиметра левее. Тогда он смешает этот песок с твоими кишками.
Со временем приходит и умение определять направление. Если точки чуть заметно смещаются влево — значит, уйдут влево. Вправо — вправо. Вниз — недолет. Вверх — перелет. Чем сильнее смещаются, тем дальше уйдут в сторону.
Но если они висят совсем неподвижно — значит, летит прямо в тебя.
Под утро нас снова обстреливают. Из Грозного бьет скорострельная пушка. Метровые красные линии с ускорением втыкаются в наш дом. Осколки битого кирпича веером осыпают землю. Я стою на фишке у подъезда. Это мертвая зона.
Обстрел довольно плотный. Хорошо, что та стена глухая, иначе внутри эти черточки понаделали бы кашу — люди лежат вповалку.
Несколько снарядов ударяют в трехэтажный дом справа. Следующая очередь чертит посреди двора.
Черт. Где-то между домами есть щель.
По лестнице спускается человек. Останавливается за моей спиной. Я не вижу его — темнота полная. Его дыхание касается затылка.
— Не ходи пока никуда, братишка. Обстрел.
— Спасибо, — говорит он таким тоном, словно я предупредил его о дожде.
Некоторое время мы стоим вместе и смотрим на разрывы. Затем человек шагает в просвет двери. Это офицер. Мне становится немного неловко за фамильярность. Он поднимает воротник, втягивает голову в плечи, как будто и впрямь собираясь шагнуть под дождь, еще раз говорит “спасибо” и выходит на улицу.
Пехотная бригада наконец уходит, и мы занимаем дома. Ханкала — это летный поселок в несколько домов. Две или три послевоенные трехэтажки (видимо, построены еще пленными немцами), пятиэтажка и чуть в отдалении длинная многоподъездная девятиэтажка — офицерское общежитие, видимо. Она сильно разбита и во многих местах сожжена. Рядом небольшая усадьба — говорят, бывшая дача Масхадова. Ходить туда нельзя — заминировано все сверху донизу. Сквозь ворота виден бронированный джип на ободах.
Читать дальше
