Новый Мир Новый Мир: Новый Мир ( № 1 2011)

Парадокс Пастернака в том, что нарциссическое искусство вывело его из клетки собственного эго. Для него характерна и некая тростниковая гибкость; благодаря ей он так часто принимал общепринятые идеи, не подвергая их анализу, которого требует идея, то есть анализу беспристрастному, хоть и не позволял им себя подавить. Вероятно, нет такого читателя русской поэзии, который не поддался бы искушению сопоставить две судьбы — Пастернака и Мандельштама. То, что один из них выжил, а другой погиб в лагере, может быть результатом действия очень разных факторов, хотя бы того, что одному повезло, а другому — нет. Однако в поэзии Мандельштама есть что-то, что изначально обрекло его на гибель. Из того, что сказано выше о споре моего поколения с приверженцами „жизни”, ясно следует, что для меня Мандельштам, а не Пастернак — идеал современного классического поэта. Но у него было слишком мало недостатков, он был кристальным, неподатливым и оттого хрупким. Пастернаку — более стихийному, менее строгому, многоликому — дано было написать роман, который, несмотря на свои противоречия и одновременно благодаря им, стал произведением великим”.

Анатолий Найман. Стратфорд-на-Эвоне, улица, вброд… — “Октябрь”, 2010, № 10.

Стратфорд-на-Эвоне, улица, вброд

речку рассекшая кельтского клана,

и, сквозь мужицких и барских бород

фильтры, разверстая ясно поляна, —

только и взяли взаймы у Творца

галькой цветной и некошенным лугом

два на любые похожих лица,

мир, но не речь поделивших друг с другом.

И возвратили с процентом паи:

райские — свеяв полову — колосья,

рыб — первородно лишив чешуи,

послеэдемское многоголосье,

плюс акт за актом и к главам глава,

плюс ариэля воздушная яма,

глобуса шар, королевство Вильяма,

клетка вселенская, вотчина Льва.

Публикуется под редакционной “шапкой” “К 100-летию со дня смерти Л. Н. Толстого” (там еще три публикации: эссе Игоря Волгина (см. выше) и Андрея Ранчина, письма С. А. Толстой к сыну Льву).

Дмитрий Полищук. Стихотворение. — “Арион”, 2010, № 3.

...как знать?

Е. Баратынский

Мой дар высок, и голос мой раскатист.

Но я при жизни умер, на земле

любезен никому. Копать в золе

мой бытию безрадостный акафист,

что и с душой ближайшей не в ладу,

потомок дальний не найдет досуга.

Как я не встретил в поколенье друга,

читателя в потомстве не найду.

(“Я ЗНАЮ, или ПОСЛЕДНИЙ ПОЭТ”)

В интернет-версии это стихотворение выглядит немного иначе: “<���…> Но я при жизни умер, на земли / любезен никому. Копать в пыли <���…>”

Для меня редкие публикации стихотворений Дмитрия Полищука — события.

Антонио Порчиа.Голоса. Перевод и вступление Павла Грушко. — “Иностранная литература”, 2010, № 10.

“Поэзия аргентинца Антонио Порчиа (1885 — 1968) — музыка мысли. Это наикратчайшие максимы, лишенные литературных доспехов, свободные от каких-либо приемов и средств регулярной поэзии. <���…> Для того, чтобы взяться за перевод „этого всего”, не менее важной для меня, чем бретоновская и борхесовская рекомендации, была надпись на „Голосах” моего друга — аргентинского поэта (и переводчика русской поэзии) Серхио Виаджио, приславшего мне лет тридцать тому назад книгу Порчиа: „В Аргентине у многих эта книга лежит в изголовье”” (Павел Грушко).

Несколько “голосов” приведу.

“Ребенок показывает свою игрушку, взрослый ее — прячет”.

“Ты вечно рассказываешь о своих снах. Когда они успевают тебе сниться?”

“Что сказать о нынешнем человечестве? Улицы стали шире”.

“Кто смотрит на меня, чтобы меня рассмотреть, плохо меня разглядит”.

…И все это — из отличного “аргентинского” номера “ИЛ”.

Последний гений (100 лет со дня смерти Л. Н. Толстого). — “Наше наследие”, 2010, № 95.

Среди материалов, посвященных памятной дате, здесь републикуется последняя статья Толстого “Действительное средство” (о смертных казнях), законченная в Оптиной пустыни уже после ухода из Ясной Поляны. “Спровоцировал” этот текст сотрудник газеты “Речь”, 28-летний литературный критик Корней Чуковский. “Наше наследие” перепечатало и забытое предисловие Чуковского к публикации статьи Толстого в газете. Там, опираясь на свидетельство молодого Сергеенко, Чуковский по свежим следам вспоминал: