И он получил возможность делать то, что хотел. Это редкий случай, чтобы у человека было и ясное представление о том, что он хочет делать, и пожизненная возможность делать это без забот о хлебе.
Он хотел рисовать и знал, что именно. Он хотел рисовать красивое и видел, что это ему доступно.
Прежде всего красивы были сами краски, даже просто выдавленные из тюбика на палитру. А уж когда, набрав на кисточку чистой яркой краски, он накладывал первый мазок на зернистое сероватое полотно или на грубый картон, у него просто дух занимался от того, как получалось красиво. Иногда, сделав несколько мазков, он подолгу замирал перед картиной, не в силах оторвать от нее глаз, восхищаясь блеском и чистотой созданного им. Мягкое, жирное скольжение набухшей краской кисти доставляло ему глубокое чувственное наслаждение. Радость глаза и радость руки, сочетаясь, не оставляли больше в душе и теле никаких желаний.
Немного жаль было, что, постояв и высохнув, картины отчасти теряли свой первозданный блеск и чистоту. Но законченные, они теряли для художника и настоящий свой интерес, а потому он, не грустя, складывал их на стеллаж и практически никогда больше на них не смотрел. Зачем, если впереди его всегда ждала новая радость.
Он прожил счастливую жизнь, осмысленную и прекрасную. Хотя с окончанием каждой картины он испытывал некоторое разочарование, однако если вспомнить, что в процессе писания каждой он был неизменно, восторженно счастлив, а картин и рисунков после него осталось около пяти тысяч, и это не считая того, что он роздал, и если сложить все эти счастливые часы вместе, а затем сравнить с количеством счастливых часов в жизни почти любого другого человека, то станет ясно, что художник был исключительно счастливый человек. Особенно если прибавить, что ему не пришлось долго и мучительно стареть и болеть, у него и смерть была мгновенная, так что он о ней, скорее всего, даже и не узнал. Бомба арабского самоубийцы не искалечила его, не оставила инвалидом, а просто разорвала в клочья.
Молодая отдаленная племянница, которой досталась квартира после гибели художника, получила университетское образование, дважды бывала в европейских странах и понимала, что картины очень плохие. Она взяла себе одно небольшое полотно, не за качество, а за размер, удобный, чтоб положить в дальний ящик, а также из чувства благодарности к полузнакомому человеку, который дал ей своей гибелью такое счастье. Остальные картины она бережно сложила в большие картонные коробки и, поджидая грузовик, который должен был свезти их на свалку, с грустным чувством смотрела на гору коробок, с которыми провозилась несколько дней.
Очищенная от барахла, квартира, хотя и нуждалась в основательном ремонте, была просторна и прекрасна. И молодая женщина грустила легко, потому что знала, что скоро она забудет свою грусть и устроит эту квартиру и всю свою жизнь совершенно иначе и лучше.
ПЕРЕЕЗД
Хана вырастила четверых детей, проводила мужа в мир, где все прекрасно, состарилась и все жила в том же старом доме в центре, в той же квартире, в которой и родилась. Это большая редкость, такое неизменное место жительства в стране, где все то и дело переезжают, где и население-то состоит по большей части из людей, которым не сиделось на своем месте.
Но теперь Хана уже состарилась настолько, что ее старшая дочь Ривка, не самая любимая, но самая заботливая, сказала — пора ей перебраться поближе к детям и внукам. Ривка сама уже была не молоденькая, и ей стало трудно ездить к матери из своего отдаленного окраинного района. Она предложила матери продать большую старую квартиру и купить другую, маленькую, но в новом, хорошем, благоустроенном доме, с лифтом и с балконом, и совсем близко от дома, где жила Ривка с семейством.
— А что ж ты меня к себе не зовешь? — пошутила Хана.
— Я думала, ты хочешь быть самостоятельной, — удивилась Ривка.
— Хочу, хочу, — успокоила ее Хана. — Мы обе хотим, и я, и Зельда.
— Если бы не эта твоя Зельда. Ты же знаешь, какая у меня на них аллергия.
— Знаю, Ривкале, знаю.
— Ну что, Зельда, бросим старое место и пойдем на новое? — спросила Хана, когда дочь ушла. — Начнем новую жизнь?
Зельда в ответ слегка куснула Хану за локоть.
— Кто про что, а эта всегда насчет пожрать, — с досадой сказала Хана и сбросила Зельду с колен. — Возьму и перееду к Ривке, а у нее аллергия. Останешься тут, узнаешь тогда.
Читать дальше
