“Вернуть русскому языку запах, цвет, вкус”. Шесть вопросов издателю. Беседу вела Ольга Шатохина. — “Литературная газета”, 2008, № 5, 6—12 февраля .
Говорит Александр Иванов (“Ad Marginem”): “Вот, например, у нас готовится к изданию книга украинца Игоря Лесева „23". Он написал по-русски совершенно необычный роман ужасов — этакую смесь Гоголя, Булгакова и Стивена Кинга. Действие происходит в реальной атмосфере Киева и маленьких украинских провинциальных городков. Очень смачная проза. Я сейчас ее редактирую и вижу удивительную вещь: у человека нет постоянного погружения в литературный русский язык, и он может поставить слово совершенно неправильно, просто как оно по звуку ложится. Он использует слова не из 500 самых употребляемых, а из десятой сотни, и слова просто фонетически звучат, а смысл их меняется, размывается, исчезает. Это настолько интересно! Плотный, густой, местами неправильный, но от этого не менее увлекательный язык. Я бы сказал, что это огромный ресурс для русского языка — русский с некоторыми отклонениями, так называемый суржик, с необычными словечками, со странным употреблением синтаксиса. Это так ароматизирует язык, что я за него очень радуюсь. Суржик — не только то, что на поверхности, вроде Верки Сердючки, это очень интересное культурное явление”.
Дмитрий Володихин. Храм и космодром. Футуристические образы России в русской имперской фантастике. — “Политический журнал”, 2008, № 3, 26 февраля.
“Мотив имперского „сопротивления", охватывающего любые мыслимые сферы и формы, повторюсь, очень силен в нашей фантастической литературе. На сегодняшний день существует совсем немного текстов, где Россия-Империя, Россия-цивилизация ведет активную экспансию на чужие территории. <...> Возникла довольно обширная литература, наполненная духом войны с предполагаемыми оккупантами: США, Евросоюзом, НАТО. С ними на территории нашей страны ведется вооруженная борьба во всех мыслимых и немыслимых формах — ядерная война (скрытое табу на нее снял Олег Кулагин в романе „Московский лабиринт"), магическое противоборство, городская гери-лья... Наиболее распространенный вариант — появление бойцов-одиночек и/или возникновение партизанских отрядов, ведущих с интервентами бескомпромиссную войну на уничтожение. Квинтэссенция идеи „вооруженного сопротивления" представлена в повести Ника Перумова „Выпарь железо из крови", правда, крепко испакощенной туповатым воинствующим антихристианством автора...”
Александр Гаррос, Наталия Курчатова. Слово и демо. — “Эксперт”, 2008, № 8, 25 февраля .
Говорит Эдуард Лимонов: “<...> я сам, безусловно, писатель старого, „учительского" типа, и если это пока не очевидно для всех, то со временем станет понятно, что паре поколений молодежи я сумел дать смысл жизни — и через свою политическую деятельность, и через свои книги, штук восемь которых были написаны в тюрьме. Так что да, я претендую на роль „властителя дум"...”
Федор Гиренок. Пустая игра воображения. — “НГ Ex libris”, 2008, № 6, 21 февраля.
“Современным философам нечего сказать людям. Но им нечего сказать и друг другу. Они не сообщены ни с истиной, ни со смыслами. Они дружат только со знаками. <...> Пустая игра воображения заставляет философа идти к художнику, к современному искусству. Но и современному художнику нечего сказать, ибо он не пророк и через него не говорит с нами Бог”.
Александр Горбачев. Смертное. Памяти Егора Летова. — “ПОЛИТ.РУ”, 2008, 21 февраля .
“<...> у авторов некрологов нет недостачи в заголовках; их герой много, чрезвычайно много, может быть, больше, чем кто-либо другой, сказал и спел о смерти. <...> „Гражданская оборона" — это музыка, сыгранная в пограничной (если по Ясперсу) ситуации”.
Иеромонах Григорий (В. М. Лурье). Как платил Незнайка за свои вопросы... Егор Летов и открытый им мир. — “Русский Журнал”, 2008, 21 февраля .
“Егора бы поняли, он бы вписался в русскую литературную традицию, если бы он просто писал депрессивно и ныл. Его бы записали каким-нибудь постсимволистом. Но его прямым предком в русской поэзии был революционный Маяковский. Только революция у Летова была не заимствованная от Маяковского, а своя. <...> Это другая революция, путь к которой Егору указывали, как он сам говорил, Достоевский и Константин Леонтьев <...>”.
Читать дальше
