Продолжение следует. Начало — “Москва”, 2000, № 1, 2, 3, 4, 5, 6, 8, 9, 10; 2002, № 9, 10; 2005, № 11; 2008, № 3.
Игорь Караулов. Социогуманитарное. — “АПН”, 26 февраля .
“Наемная политическая пропаганда времен постмодерна — это когда человек „пишет не то, что думает”, — не в том смысле, что думает как-то иначе, а в том смысле, что не думает вообще никак. Мозг ощущает потребность в мыслительной работе, но она без остатка удовлетворяется исполнением пожеланий заказчика — грамотным, зачастую мастерским. Думать же что-то самому — лень, неинтересно, неважно. Иногда, может быть, страшно”.
Наталья Ключарева. О стихах. — “Органон”, 2009, 14 февраля .
“Прозу я воспринимаю как ясность и достоинство. Стихи — совсем другое состояние. В них есть что-то, делающее человека жалким, невластным в самом себе, нелепым. Как будто тебя, беспомощного, вверх тормашками швыряет шторм. Со стороны это могло бы выглядеть смешным, если бы жуть происходящего не перекрывала все остальные чувства”.
Наталья Ключарева. О Тернере. — “Органон”, 2009, 14 февраля.
“Тернер увидел мир, пронизанный невидимыми силами. И все видимое вытягивается вдоль этих силовых линий, являя неявное через искажение привычных форм. Иногда эти силы приглушены, едва проступают (но всегда присутствуют) — и тогда из-под кисти Тернера выходит более или менее классический пейзаж. Но чаще они напряжены (художника привлекают именно такие моменты) — и зримый мир выходит из берегов, теряет устоявшиеся очертания, обнажает свою иллюзорность, как тютчевский покров, накинутый над бездной. Картины Тернера — это и есть пульсация бездны сквозь привычную и нестрашную видимость вещей. <...> И вдруг оказывается, что бездна залита светом. Прохладным, не обжигающим, но неожиданно — нежным. Если в картинах Тернера и есть что-то обращенное к людям, то, возможно, это весть о том, что предстоящая нам бездна по сути своей не мрак, но — свет”.
Кирилл Кобрин, Андрей Лебедев. Апология старомодности. — “Октябрь”, 2009, № 1.
Два текста — об одном. “В конечном счете вопрос о старомодности есть вопрос о нашем праве на свое время , что на практике выражается в праве на медленность . <...> Как уверяют философы, в современном развитом мире подчиненность иерархическому принципу вертикали, религиозной и социальной, сменилась демократической горизонталью политкорректно уживающихся друг с другом существ. И все же опыт такого сосуществования показывает, что уважение к ближнему своему еще не способно наполнить жизнь смыслом. Остается нечто — пустяк, сквознячок, исходящий неизвестно откуда, из-под звездного свода. Освобожденный от диктата коллективных сверхмифов мыслящий человек оставлен один на один с этим сквознячком и должен самостоятельно выбирать форму взаимодействия с ним, должен медленно переизобретать традицию и соответственно — быть старомодным ” (Андрей Лебедев) .
“При этом „старомодный” и „устаревший” — разные вещи. Начать с того, что они принадлежат совершенно разным типам мировоззрения. Устаревшие вещи, представления, принципы, произведения искусства существуют только для тех, кто мыслит в категориях прогресса; причем — линейного прогресса. <...> Прогрессистское сознание давно перестало быть единственным, господствующим в западном мире, но оно, как ни странно, царит в мире, который мнит себя самым современным, актуальным, — в мире людей искусства, арт- и кинокритиков и им подобных. Для них тот же Гринуэй, безусловно, устарел — ведь закончилась эпоха, в которую они его записали (как бы она ни называлась, например „постмодернизм”). Точно так же устаревшими стали и фильмы, снятые дрожащей камерой, и персидские киноковры, а скоро устареют и дурацкие документальные фильмы известной политической направленности. <...> Такое направление некоторых умов породило и ответную реакцию. Появилась разновидность людей, профессионально стилизующих себя под „старомодность”. Более того, „старомодность” стала модной — о ней много рассуждают в интервью и даже пишут книги. Любопытно, что эти книги отличаются повышенной агрессией; главным орудием рассуждения в них становятся проклятия в адрес всего современного: провозглашается, скажем, ничтожность всего современного искусства или всей современной музыки. Такая агрессия выдает неуверенность, внутреннее смятение провинциального эстета, напялившего дедовский костюм в клеточку и вышедшего выгулять дядину трость; защита „великого искусства” (этики, философии, науки, религии) прошлого не выдает ничего, кроме скудоумия и скверного характера патентованного консерватора. Прежде всего потому, что он просто не понимает , о чем идет речь. Для него Бетховен лучше Филиппа Гласа только потому, что первый жил раньше, а второй — сейчас. Собственно говоря, все мертвые лучше всех живых, тогда как для сторонников „актуального искусства” все наоборот. Эти две позиции — правое и левое полушарие коллективного мозга, мыслящего в категориях линейного прогресса” (Кирилл Кобрин) .
Читать дальше
