В числе прочих он оказался в учебном лагере вблизи той самой страны, куда не ступала нога железнодорожника. Более того: именно для службы в этой стране и готовили новобранцев...” Из новой книги смоленского прозаика — “Арифметика войны” . Маленькую повесть и несколько рассказов из этой книги см. также в следующем номере “Нового мира”.
См. также: Олег Ермаков, “Блокнот в черной обложке” — “Октябрь”, 2009, № 1 .
Наталья Иванова. Полтора процента. — “ OpenSpace ”, 2009, 27 февраля .
“Какие книги вы должны прочесть, прежде чем умрете? Ответом на этот вопрос задается ну очень большая — 959 страниц — книга, изданная в Лондоне. На ярком титульном листе симпатичный скелетик, скаля зубы, читает очередной фолиант, подперев родным всем читателям, характерным жестом свой набитый чужими историями череп. Книга состоит из трех разделов — до XIX века (самый краткий), XIX век, ХХ век (самый длинный) и даже век XXI: рецензии на новые книги Петера Эстерхази, Филипа Рота, Марио Варгаса Льосы, Мишеля Уэльбека, Орхана Памука… При этом — в ХХI век попали две (!) книги албанского писателя Исмаила Кадаре — обе, между прочим, первым изданием вышедшие в Тиране. Продолжаю: Амос Оз (Израиль), Ирэн Немировски (Франция), Томас Пинчон, Джонатан Литтелл, Дон Делилло… Что я искала? Своих. Кого-нибудь из современных русских писателей. И напрасно: в XXI веке таких не нашлось”.
Юлия Идлис, Саша Денисова. Поэт, рапопорт и гамаюн. — “Русский репортер”, 2009, № 7, 26 февраля .
“<...> Полозкова-поэт любима читателями, но профессиональное литературное сообщество не торопится ее признавать. Так что доставшаяся ей премия „Неформат” в номинации „Поэзия” вполне заслуженна: vero4ka — самый настоящий неформат, только не для массовой аудитории, а для узкой группы экспертов.
— Маститыми литераторами Сеть воспринимается как пространство глобального флуда, — объясняет Вера. — Официальная иерархия в литературе — очень шовинистический институт. Премия — свидетельство того, что я была легитимизирована...”
Александр Кабаков. “Когда всем очень страшно, есть шанс, что беда пройдет стороной”. Беседовала Галина Юзефович. — “Частный корреспондент”, 2009, 23 февраля .
“Писать прозу очень утомительно и неприятно — это занятие выедает из человека куски души. И каждый раз, закончив одну вещь, испытываешь такое опустошение, что даже думать не хочется о том, чтобы пережить это чувство еще раз. Именно поэтому я, например, полтора года — 2007-й и половину 2008-го — прозы как таковой не писал. <...> Писать прозу — это примерно как расковыривать болячку. А сочинять пьесы или киносценарии (да простят меня драматурги и сценаристы) — это все же по технологии больше похоже на разгадывание кроссвордов”.
“Есть и хорошие новости: сегодня всем очень страшно, и это, безусловно, большой плюс. Помните, как в начале 90-х все боялись гражданской войны? Этот страх был просто-
таки разлит в воздухе. <...> И ведь ничего же, в общем и целом обошлось, полноценной гражданской войны все же не случилось. А вот в 1917 году никто ничего не боялся, было много героев, готовых убивать и умирать за идею. Чем это закончилось — понятно. Сегодня нам всем очень, очень страшно. И это дает шанс на то, что беда может пройти стороной и ничего ужасного с нами не приключится”.
Николай Калягин. Чтения о русской поэзии. (Чтение седьмое.) — “Москва”, 2008, № 12.
Лекция о Катенине. Среди прочего: “Круг чтения у русскоязычных авторов сплошь и рядом шире, чем у коренных русских писателей, культурные предпочтения — тоньше. Для примера вспомним книгу С. Волкова „Диалоги с Иосифом Бродским”. Личность Бродского не кажется нам приятной. Адское самомнение нашего последнего нобелевского лауреата, его молодежная лексика („просекать фишку”, „чувак” и т. п.), сохраненная в условиях эмиграции до седых волос, его изысканное и неистощимое сквернословие делают книгу Волкова неудобочитаемой. В русском культурном сообществе про эту книгу вообще никогда не вспоминают, признают ее как бы несуществующей. Авторитетное современное исследование М. М. Дунаева „Православие и русская литература” (в котором „русской литературе конца XX столетия” отведено без малого 300 страниц) не говорит о ней ни слова. Но в этой несуществующей книге Бродский о Катенине вспоминает! Понятно, что Бродский находит у Катенина свое — какой-то „треугольник любовный”, про который якобы „ничего более пронзительного <���…> ни у кого нет”. Важно то, что Бродский Катениным задет: он с волнением говорит о нем, называет его „совершенно замечательной личностью”. Бродский к Катенину внимателен , а все остальное, скажем прямо, не в его власти. С тем же похвальным волнением, с тем же подъемом душевным Бродский говорит о Крылове, о Баратынском, о позднем Заболоцком… Очень неплохой круг русских поэтов, скажу я вам, держал в поле своего зрения покойный Иосиф Александрович! А что волнует наших культурпатриотов? Письмо одиннадцати авторов „Молодой гвардии”, напечатанное в 1969 году журналом „Огонек”? Рассказ Астафьева „Людочка”? Немытые „пассионарии” Льва Николаевича Гумилева? Где-то в этом секторе, почтенном, но и чрезвычайно все-таки узком, располагаются основные интенции людей, выбравших своей специальностью защиту русской культуры. Профессор Дунаев, скажем, не включил в свое шеститомное исследование не только Бродского с Волковым — Катенина и Крылова, Баратынского и Заболоцкого он тоже не приметил, их он тоже в свое исследование не включил”.
Читать дальше
