Вот этот самый ораторский пафос в сочетании с разговорным стилем замечательно прослушивается во всех пяти треках, особенно улавливаем он, когда параллельно с прослушиванием мы смотрим в канонические тексты, пусть и слегка отличающиеся от первых, начитанных на фонограф редакций. Тем интереснее. Кстати, излюбленная мысль Бернштейна о том, что “закон исполнения” не заложен поэтом в стихотворение, в случае с Маяковским подтверждалась на все сто: поэт далеко не всегда (что слышно и по этим пяти записям) следовал своей печатной графике, декламационное творчество было и тоньше, и дробнее, нежели начертанная знаменитая “лесенка”.
Итак, Бернштейн записал Маяковского зимой 1920 года. Как и Блок и Гумилев, Владимир Владимирович явился на запись не один, а с женщиной. Кроме упомянутых стихотворений он прочитал трехлетней давности “Наш марш” (из четвертой строфы которого выросла, как мне всегда кажется, половина официального и неофициального поэтического авангарда 60-х3) и, очевидно, недавно написанное гениально “огнеопасное” “Отношение к барышне”. Текста последнего он, в отличие от своей спутницы, не помнил, и Лиля Брик тут же записала его на листке бумаги, заглядывая в который поэт и читал.
Записи двух этих стихотворений были найдены не так давно (“Наш марш” — в фонотеке Кабинета А. В. Луначарского, одного из филиалов Гослитмузея) и в винилы, насколько я могу судить, ни разу не попадали. Не существует их и в оцифрованном виде. Между тем и в книге “Я слышал по радио голос Толстого…” (1989), и в “Голосах, зазвучавших вновь” (2004) Шилов пишет о них как о входящих в оборот.
Но почему они не вошли ни в один компакт — ума не приложу, особенно учитывая слова Льва Алексеевича о том, что “голосовые трактовки собственной поэзии у Маяковского так богаты и неожиданны, что многие смысловые оттенки становятся ясны только в исполнении автора”4.
Ни в представляемом компакт-диске, ни в двух вышеупомянутых нет еще одной записи Маяковского, сделанной Бернштейном шесть лет спустя, в Институте истории искусств на Исаакиевской площади. Маяковский приехал тогда из Америки, прочитал на более совершенную разновидность фонографа “Атлантический океан”, затем начал читать “Блек энд уайт”, и тут аппарат заклинило. Запись отложили. Потом были новые договоренности, последняя — за неделю до гибели поэта. Но больше Маяковского не записывали.
“Атлантический океан” (очень “шумная” запись) однажды воспроизводился на винил-гиганте “Голоса, зазвучавшие вновь” (1977), который был выпущен к столетию звукозаписи. Но Музею Маяковского и А. Аксёнкину он отчего-то не пригодился. А ведь это был бы иной Маяковский, повзрослевший/постаревший на шесть лет, его последний звук!
И тем не менее в оцифрованном виде “Атлантический океан” все же вышел — на годовой давности CD “Живые голоса поэтов начала века. Из коллекции А. И. Лукьянова”5.
Известный политик, стихотворец и коллекционер голосов приложил к своему массовому CD-изданию (диск вложен в типовой DVD-футляр) специальную книжечку, в которой “Атлантический океан” напечатан не целиком, но только звучащим на CD фрагментом. Между прочим, в своей последней книге бывший многолетний сотрудник Музея Маяковского Лев Шилов подробно и любовно “расписал” всю запись “Океана”, комментируя интонационную сторону чтения Маяковского; написал даже, что ее многочисленные дефекты “как бы сливаются в воображении слушателя с шумом и грохотом морских волн”. И добавил: “В последней части записи (по чистой случайности) этот посторонний шум несколько уменьшается (как раз по сюжету стихотворения наступает штилевая погода) и особенно отчетливо, ясно, приветливо, ласково звучит голос поэта, его обращение к океанским жителям:
Смотрю за перила.
Старайтесь, приятели!.. ”
Заметим, что эта “последняя часть” и есть тот самый фрагмент, который звучит на лукьяновском диске и которого так не хватает представляемому альманаху!
Завершая мемуарную главу о записях Маяковского, Шилов упомянул, что “недавно, уже в 2003”, звукорежиссер Гослитмузея Сергей Филиппов улучшил звучание этой записи. “Попытка эта, на мой слух, оказалась достаточно удачной”.
Может, когда-нибудь мы услышим ее?
И еще одна неловкость. На всех трех компактах, содержащих записи Маяковского (и у Лукьянова тоже), старинное “А вы могли бы?” звучит без первой строки, которая на самом деле существует благодаря Василию Каменскому, спасшему бракованную пластинку с пробной переписью записей Маяковского с валиков, предпринятой еще в 1930 году6. Однажды драматург Валериус рассказал Шилову о том, как это было: как Каменский, купив пуд конфет, уговорил прессовщиц найти в сарае, среди груды брака, одну из пластинок Маяковского, не прошедшую ОТК…
Читать дальше
