Курт Воннегут - Порожденье тьмы ночной

И не из-за несправедливости, гневом разбивающей сердце. Я приучил себя к мысли, что в жизни справедливой награды и справедливого возмездия можно искать с таким же успехом, как алмазный венец в помойной яме.

И не от мысли, что я никем не любим. Я приучил себя обходиться без любви.

И не от мысли о жестокости Бога. Я приучил себя ожидать от Него чего угодно.

А оттого, что не было у меня ни малейшей причины идти хоть куда-нибудь. Ведь на протяжении столь долгих пустых и мертвых лет мною водило одно лишь любопытство.

А сейчас и оно иссякло.

Сколько я простоял так, как вкопанный, и сам не знаю. И если мне суждено было сойти с места, то побудительную к тому причину должен был дать некто другой.

Некто и дал.

Полицейский, некоторое время наблюдавший за мной, подошел ближе и спросил:

— Случилось что-нибудь?

— Нет, все в порядке, — ответил я.

— А то вы тут долго стоите.

— Знаю.

— Ждете кого?

— Нет.

— Так вы бы шли себе, а?

— Слушаюсь, — ответил я.

И пошел.

Я побрел от Эмпайр стейт билдинг в сторону Гринич-Вилидж. И прошел пешком весь путь до моего дома. До дома, который делил с Рези и Крафтом.

И всю дорогу курил, воображая себя при этом светлячком.

По пути попадалось множество других светлячков. Иногда веселой красной вспышкой первым сигналил им я, иногда — первыми сигналили мне они. А прибойный гул и полярное сияние сердца города оставались все дальше и дальше за спиной.

Час был поздний. Я уже стал различать сигнальчики собратьев-светлячков, застрявших в верхних этажах домов.

Где-то провыла сирена, плакальщица налогоплательщика.

Когда я добрался, наконец, до моего дома, в нем погасли все окна, кроме одного на третьем этаже — в квартире молодого доктора Авраама Эпштейна.

Он тоже был светлячок.

Он помигал огоньком мне. Я помигал ему.

Где-то взревел мотоцикл, будто взорвалось несколько хлопушек подряд.

Между мною и дверью подъезда прошествовала черная кошка.

— Ральф? — промурлыкала она.

Темень стояла и в подъезде. Я щелкнул выключателем, но плафон на потолке не среагировал. Я зажег спичку. Все почтовые ящики оказались взломанными.

В дрожащем свете спички и бесформенной окружающей тьме искореженные и погнутые дверцы почтовых ящиков смотрелись дверьми тюремных камер в некоем охваченном пожаром городе.

Зажженная мною спичка привлекла внимание патрульного полицейского, маявшегося одиночеством юнца.

— Что вы здесь делаете? — спросил он.

— Живу я здесь. Это мой дом.

— Личность удостоверить можете?

Я кое-как удостоверил собственную личность, объяснив, что живу на чердаке.

— Из-за вас, стало быть, весь сыр-бор, — сказал полицейский. Не в укор, просто ему стало интересно.

— Можете считать и так.

— Странно, что вы сюда вернулись.

— Я уйду, — кивнул я в ответ.

— Да нет, я вас не гоню, я и права не имею. Просто удивился, и все.

— Я могу подняться к себе? — спросил я.

— Это ваш дом, — напомнил полицейский. — Никто не вправе не пускать вас в ваш дом.

— Спасибо.

— Не надо меня благодарить. У нас — свободная страна, и все имеют равное право на защиту, — любезно ответил полицейский, желая наставить меня в основах гражданских прав.

— Так и должно управлять страной, — согласился я.

— Не пойму, издеваетесь вы, что ли, но факт остается фактом.

— И не думал издеваться, — запротестовал я. — Честное слово, и в мыслях не было.

Полицейскому хватило даже такой простенькой клятвы верности.

— Мой отец погиб на Иво-Джиме [10] Остров в Тихом океане, где в 1945 г. шли ожесточенные бои с японцами. ,— сказал он.

— Весьма сожалею, — пробормотал я.

— Надо думать, хорошие люди гибли с обеих сторон, — продолжал полицейский.

— Да, наверное.

— Думаете, опять будет?

— Что будет?

— Война.

— Да.

— И я. Вот черт!

— Это вы верно сказали.

— Что может один человек?

— Каждый что-нибудь делает понемножку, — сказал я. — И вот вам пожалуйста.

— Все сходится одно к одному, — тяжело вздохнул он. — Люди просто не понимают, — И покачал головой. — Как же им быть?

— Повиноваться законам, — сказал я.

— Да добрая половина и этого не хочет. Чего только не наслушаешься, чего только не насмотришься! Временами прямо руки опускаются.

— Временами это со всеми бывает, — сказал я.

— По-моему, тут отчасти дело в химии, — заметил полицейский.

— Где «тут»? — не понял я.

— В упадке духа, — объяснил он. — Вроде, ученые докопались, что во многом хандру вызывают разные химические вещества.