Екатерина Мурашова - Одно чудо на всю жизнь

— Ну что ж, — сказала мама. — Я рада, что хоть чьи-то чувства стали тебя волновать. Пусть даже это не родители и не близкие люди, а всего лишь бродячий кот. Надо же с чего-то начинать… Возьми в морозилке обрезки от печёнки. Кот будет в восторге. Только не трогай его руками — у него вполне может быть лишай.

«Но я же не могу кормить эту девчонку мороженым мясом! — подумал Витёк, доставая из морозилки маленький заиндевевший мешочек. — И отказаться не могу, потому что мама сразу же что-нибудь заподозрит. Почему бы ей не уйти отсюда?»

— Спасибо, мама, — елейным голосом сказал Витёк. — Коту наверняка понравится… Там, кажется, твой сериал уже начался…

— Витя! — подозрения отчётливо нарисовались на мамином лице поверх крема и педагогической мысли. — У тебя всё в порядке? Что-то ты сегодня чересчур… заботливый…

— Нет, нет, всё в порядке! — быстро ответил Витёк и решительно открыл хлебницу. — Я вот ещё кусочек хлеба возьму. Мне кажется, он его любит.

— Кто — кот?! — всё больше недоумевала мама, но тут, на счастье Витька, слащавые позывные маминого сериала и вправду послышались из большой комнаты.

— Отдашь печёнку и сразу — назад, — скомандовала мама, уносясь мыслью куда-то в Аргентину. — Не больше минуты!

Прыгая по ступенькам, Витёк не увидел девочки и почему-то страшно испугался. Хотя чего, вроде, пугаться-то? Ушла и ушла, забот меньше… Но девочка никуда не ушла, просто присела на кошачий коврик, обхватив руками коленки, и в этой позе показалась Витьку совсем маленькой. Что-то странно ворохнулось у Витька под ложечкой.

«Заболела, что ли? — недовольно подумал мальчик. — Этого ещё не хватало!»

— Эй! — окликнул он съёжившуюся фигурку. — Я тут тебе хлеба принёс! Больше ничего не удалось спереть…

— Спасибо, — девочка подняла голову и снизу вверх взглянула на Витька. — Хлеб — это хорошо, — она медленно протянула руку, взяла обкрошившийся по краям кусок и начала аккуратно жевать.

Витьку было ужасно муторно, неудобно и хотелось на что-нибудь разозлиться. В конце концов он разозлился на медленно таявшую в кулаке печёнку — швырнул промокший мешочек на ступеньки с такой силой, что красные капельки забрызгали стену. Брезгливо, по-кошачьи отряхнул пальцы, потом вытер их об штаны.

— А что там? — девочка указала пальцем на мешочек.

— Печёнка сырая, — объяснил Витёк. — Я маме сказал, что хочу кота покормить, вот она мне и дала.

— Печёнка — это тоже хорошо, — невозмутимо сказала девочка, уже расправившаяся с хлебом, гибко потянулась, подняла мешочек, развернула и спокойно откусила кусочек наполовину разморозившегося мяса. Белые зубы блеснули в полутьме подъезда.

— Витамины, — объяснила девочка Витьку, который силился проглотить застрявший в горле комок.

«Сумасшедшая, точно, — снова решил Витёк. — Надо линять отсюда. И побыстрее…»

— Ну, я пошёл? — обратился он к девочке.

— Иди, конечно, — сразу же согласилась девочка, — ты ведь торопишься?

— Да нет, я-то ничего, — зачем-то стал оправдываться Витёк. — Это мама. Она сказала: на минуту и назад. А сейчас уже…

— Иди, иди, — девочка кивнула, пальцем вытерла уголки рта, присела на коврик и снова обхватила руками колени. — Спасибо тебе за еду.

— А как же ты? — Витёк понимал, что спрашивать об этом нельзя ни в коем случае, но всё равно не удержался.

— Я? — девочка задумалась, как будто впервые задала себе этот вопрос. — Я, наверное, пока здесь посижу.

— А потом? — не отставал Витёк, внутренне продолжая изо всех сил костерить себя за неуместное любопытство: «Куда ты лезешь?! Зачем? Ты же ничем ей помочь не можешь!»

Когда Витёк был совсем маленьким, он любил разговаривать с большими бездомными собаками у метро. Разговаривал долго и уважительно. Собаки слушали внимательно, наклоняя лобастые головы, а когда разговор был окончен, медленно вставали и трусили вслед за уходящим Витьком. С Витьковской мамой от их неуклонного бега делалась настоящая истерика:

— Уходи! Уходи, я тебе говорю! Пошёл вон! Назад! Место! Витя, сколько раз я говорила тебе не приставать к собакам!

— Я к ним не пристаю, — с собачьей серьезностью отвечал Витёк. — Я с ними разговариваю. Они меня слушают. А вы — нет. Вы говорите: перестань, помолчи хоть минутку!

Мама закатывала глаза, а вечером тормошила мужа:

— Виктор! Ну объясни ему как-нибудь! Я уже боюсь ходить с ним в магазин, подходить к ларькам, ездить в метро. Они как будто специально к нему сбегаются. И все такие ужасные, огромные, выше его ростом, из пастей слюни капают, шерсть свалявшаяся. А потом бегут за нами, как привязанные… Я просто боюсь, понимаешь!