Хулио Кортасар: 62. Модель для сборки

– Согласен, – сказал Марраст, – но сперва скажите мне название станции.

– Сходи, посмотри, – сказал Поланко моему соседу. – Там, на перроне, вот такенная таблица.

– Сходи ты, я должен присматривать за Освальдом, он ужасно разнервничался из-за этого нелепого происшествия.

– Пусть пойдет Телль, – предложил голос Калака, и с этого момента они как будто забыли, что Марраст в Аркейле ждет названия станции, и заспорили до хрипоты, а у Марраста тем временем разыгрывалось воображение, он представлял себе, как Николь среди ночи идет одна в Париж.

– Сборище идиотов, – сказал Марраст, – как вы разрешили ей выйти, зная, что она еще больна, что она быстро устает.

– Они чем-то недовольны, – сообщил Поланко остальным.

– Дай мне Телль. Стоило тебе, дуреха, столько с нею возиться, держать ее весь день под руку, чтобы теперь отпустить одну шагать по полям?

– Торжественные открытия ему во вред, – сообщила Телль. – Он меня оскорбляет, видимо, меню было ужасное.

– Скажи, как называется эта треклятая станция.

– Как называется, Калак?

– Не знаю, – сказал Калак. – Вам, дон, следовало бы пойти и прочитать название на перроне, но чего ожидать от подобного бурдака.

– Идите собственной персоной, – сказал Поланко. – Всякий финтихлюпик автоматически служит мальчиком на побегушках. Ну же, сынок, поторопись.

– Они собираются пойти посмотреть, – объяснила Телль Маррасту. – А пока что можешь продолжать меня оскорблять дальше, времени у тебя будет предостаточно. Замечу, кстати, что для Николь, вероятно, полезнее идти одной, чем быть с нами, воздух в вагоне был очень спертый, поверь. А тебя не интересует, к примеру, почему я тоже вышла с этими господами? Меня-то никто не высаживал, я вышла, потому что мне надоело присутствовать на поединках взглядами, разгадывать их бессмысленные головоломки. Во всяком случае, эти трое, хотя они более безумны, однако более здоровы, и было бы неплохо, если бы ты приехал сюда и помирил остальных.

– Название станции, – повторил Марраст.

– По чести говоря, у нее, кажется, нет названия, – сообщил ему мой сосед. – Мы только что выяснили, что это не станция, а что-то вроде переезда, всякие кочегары да машинисты тут выходят и отмечают свои книжечки в автомате, стоящем на перроне. Погоди, погоди, не горячись. Тут какой-то тип сказал Калаку, что мы даже не имеем права звонить из этой будки, не понимаю, как это инспектор оставил нас на такой станции, где у нас нет никаких прав. Погоди, сейчас дам тебе точную информацию. Станция названия не имеет, потому что, как я тебе сказал, это не станция, но предыдущая станция называется Кюрвизи, а следующая носит шикарное название Лафлёр-Амарранш, фу-ты ну-ты.

Мой сосед повесил трубку с важным видом, чтобы никто не заподозрил, будто Марраст сделал это раньше, чем он.

– Он вне себя, – сообщил мой сосед. – Они его там довели на этих торжествах, сразу видно.

– Принесите мне попить, – попросила Телль. – Вижу, мне снова придется исполнять роль сестры милосердия, этот трижды идиот думает, что Николь не способна передвигаться самостоятельно. В общем, он не так уж не прав, и, раз мы здесь, давайте попробуем ее поискать. Если она сошла там, где вы думаете, далеко уйти не могла.

Они зашагали вдоль путей, в полной темноте, поглядывая во все стороны; в какой-то миг они прошли мимо Николь, которая их опередила, пока они говорили по телефону; прислонясь к стволу дерева, она отдыхала и курила, глядя вдаль на огни Парижа, туфли ее промокли от влажной травы, она докурила последнюю оставшуюся сигарету, прежде чем продолжить свой путь к уже близкому зареву города.

Как часто случается, в незавидных пригородных поездах, забыли включить свет, и вагон погрузился в полутьму, которая от дыма многих сигарет сгустилась до осязаемости, стала неким податливым и уютным веществом, приятным для утомленных глаз Элен. Какое-то время она без особого интереса ждала возвращения Николь, полагая, что та либо ищет уборную, либо вышла в тамбур поглядеть на убогий пейзаж с кирпичными зданиями и столбами высоковольтных линий, но Николь не вернулась, как не вернулись Селия и Остин, и Элен все курила, смутно и равнодушно отмечая в уме, что остались с нею только Хуан да Сухой Листик – Сухой Листик была скрыта спинкой скамьи, а тень Хуана иногда двигалась, чтобы взглянуть в одно из окон, и, только когда темнота совсем размыла очертания вагона, Хуан молча сел на скамью напротив.

– Они забыли Сухой Листик, – сказала я.