Майкл Корда - Бессмертные

Дорфман обрадовался, что у него появится возможность услужить Спинделу.

— Я сделаю все, что попросит Берни, — сказал он Хоффе, пожалуй, более поспешно, чем следовало.

Хоффа повернулся и внимательно посмотрел на него своими бесцветными глазами — взгляд тяжелый, словно каменный.

— Выбрось это из головы, Ред, — предупредил он. — Берни мой. Руки прочь, ясно?

Дорфман широко улыбнулся, но в глазах сквозил гнев. Он не привык, чтобы с ним так разговаривали.

— Ладно, Джимми, я понял, — ответил он.

Они пожали друг другу руки. Для человека, который любил похвастать своей силой перед посетителями, приходившими к нему в кабинет, — он давил руками грецкие орехи, — у Хоффы было вялое рукопожатие. Но Дорфман знал, что судить о человеке по рукопожатию глупо. Он давно пришел к выводу, что Хоффа просто не любит выражать свои чувства путем объятий и прочих прикосновений, не испытывает нужды в крепких рукопожатиях, хотя, по мнению большинства мужчин — преступных элементов и прочих, — крепкое рукопожатие является признаком твердого характера и добрых намерений.

С чувством облегчения Дорфман пересек автостоянку и подошел к своей машине. Он всегда испытывал это чувство после встреч с Хоффой. Хоффа, похоже, считал себя неуязвимым, а Дорфман знал, что для любого человека думать так — это непростительная иллюзия.

Хоффа не только считал себя сильнее сената Соединенных Штатов Америки — возможно, в этом он был и прав, — но он не хотел принимать в расчет и людей Дорфмана, таких, как Момо Джанкану, главаря чикагской мафии.

Дорфман знал, что случается с самоуверенными людьми, он видел их трупы. Он сел в машину и, не глядя на шофера, произнес:

— К Момо, и побыстрее.

— Наши люди без труда проследили за ним. Он был в серебристо-голубом “кадиллаке” пятьдесят шестого года. Высший класс. У Реда Дорфмана — все самое лучшее!

Директор не улыбнулся. С маской безразличия на лице он неподвижно сидел за большим письменным столом красного дерева, обхватив руками стоящее перед ним пресс-папье. Из-под рукавов пиджака ровно на один дюйм выступали белоснежные манжеты; аккуратно обработанные ногти покрыты бесцветным лаком. На правом запястье — тонкий золотой браслет с инициалами. Некоторые считали, что главный полицейский страны не должен носить подобные украшения; другие не преминули отметить тот факт, что такой же браслет носит и Клайд Толсон — заместитель директора, его близкий друг и сосед по дому, — но сам директор не обращал внимания на эти намеки.

Когда Киркпатрик, агент по особо важным делам, упомянул о “кадиллаке” Дорфмана, Толсон, сидевший за широким полированным столом, посмотрел на директора. Директор тоже ездил на “кадиллаке” пятьдесят шестого года выпуска, хотя, разумеется, его машина была черного цвета.

Он едва заметно кивнул Киркпатрику, и тот продолжил:

— Наблюдением установлено, что Дорфман встретился с Хоффой на автостоянке возле ресторана. Беседа происходила в машине Хоффы и продолжалась двадцать одну минуту.

Гувер пожевал губами. Он считал, что тратить время агентов на слежку за такими бандитами, как Дорфман, или за коррумпированными лидерами профсоюзов вроде Хоффы — это непростительное преступление. Конечно, подобные люди должны сидеть в тюрьме, это ясно. Но истинные враги — это безбожники-коммунисты. Агентам ФБР приходится заниматься организованной преступностью, в то время как людей и так не хватает для более важной работы по разоблачению советских шпионов и предателей из числа американских граждан.

— Затем, — продолжал Киркпатрик, — Хоффа вернулся в свою контору, а Дорфман поехал в ресторан “Ла Луна ди Наполи”, где встретился с известным главарем чикагской преступной группировки Сэмом (Момо) Джанканой. Они пили кофе по-итальянски.

— Это называется “эспрессо”, — поспешил объяснить Толсон.

Гувер смотрел в пустоту, как будто общался с каким-то невидимым божеством, парящим в дальнем конце его огромного кабинета.

— А мы не знаем, о чем беседовали Дорфман и Джанкана? — спросил он.

— Нет, сэр. Одно время в ресторане было установлено подслушивающее устройство, но, как вы помните, нам пришлось убрать его оттуда, когда наши специалисты по подслушиванию были переведены в Чикагский университет.

Гувер кивнул. Это было сделано по его приказу. В Чикагском университете вели подрывную работу агитаторы-марксисты из числа преподавателей; их там было больше, чем в любом другом вузе. Какой смысл круглые сутки подслушивать разговоры Джанканы и его друзей о скачках и планируемых ограблениях, если в это самое время в кулуарах Чикагского университета преподаватели обсуждают планы свержения правительства Соединенных Штатов и упразднения действующей Конституции?