Асар Эппель - Латунная луна - рассказы

…Мальчик, едва закончился долгий ремонт, сразу разрисовал белые стенки своей комнаты выпуклыми кучевыми облаками. Из них кое-где высовывались маленькие самолетики, пролетавшие, как он говорил, по другим ишалонам. Основным — главным эшелоном мальчик пользовался самолично и мчался по нему в отцовой летной фуражке, причем ужасно важничал, а с окружающими общался только распоряжениями и указаниями.

“Окружающими” была соседская Верка. Устрашенная строгим обращением и потому угодливая, она, пока играли в самолет, успевала побывать и стюардессой, и пассажиркой, и опасной террористкой. А иногда — даже недозволенным перегрузом. Верка соглашалась на всё, потому что ей ужас как хотелось летать вместе с ним, причем куда бы он ни пожелал. И она беспрекословно слушалась, еле успевая выполнять строгие распоряжения и от усердия делая всё невпопад.

В данный момент Верка проходила таможню, причем таможенный начальник был, как водится, придирчив и неумолим. Он разглядывал ее “декларацию”, “билет” и “паспорт”, а она растерянно стояла и от страха не знала, что сказать.

— Вами, гражданка Сникерс, указано…

— Я не Сникерс, я Веруся…

— Не прикидывайтесь… Мы вас все равно выведем на чистую воду. Имейте в виду — существует личный досмотр тоже… В декларации вы указали, что не везете наркотиков. А это что, по-вашему? Не наркотик?

Верка держала взятого под живот кота, покладистого и свойского, у которого в данный момент свисали лапы, а к хвосту была привязана бумажка на веревочке. Кот был зеленоглазый и против таможенных строгостей не возражал.

— Это не наркотик… Это котик-воркотик… И вот его паспорт привязан.

— Не морочьте таможне голову! Нам он известен как нарушитель! Кстати, сколько мышей ваш “воркотик” собирается вывезти? На человека полагается только одна мышь и одна бутылка водки…

Услыхав про мышей, Верка задрожала — она их ужасно боялась — и выпустила кота из рук. Тот мягко шлепнулся на пол и тут же бешено завертелся, норовя поймать привязанный к хвосту паспорт.

— А вот пропеллером прикидываться не надо! — сказал мальчик. — Винтовые самолеты нашей компанией не икспилотируются. Пройти облачность, — он указал на расписанные облаками стены, — способны только турбовинтовые борта… Так что, если хочет, пусть вертится вхолостую…

…Знаете, даже вспоминать удивительно, как мы пробивались к тому, кем стали и чем обзавелись. Совершенно инстинктивно, практически вслепую и на ощупь мы устремились от пайковой жизни и продовольственных наборов к своему преображению. Шли, словно на нерест. Против течения, вопреки и наперекор. Помню, как, переселившись наконец в однокомнатную квартиру, я, молодой, холостой и ошарашенный обретенным счастьем, а оно состояло из двадцатиметровой комнаты с альковом, девятиметровой кухни, прихожей и лоджии, стал это самое счастье преображать и приспосабливать под себя.

Лоджию я хитроумно переоборудовал в кухню, а кухню — в кабинет; всю целиком — стены и потолок — обшив листами латуни. Раздобыл я эти листы на номерном заводе, надраил их до блеска и сидел, как в золотом ларце, водил пером — я тогда вознамерился стать поэтом. Шкаф для пальто и костюмов во имя экономии места был приделан к внутренней стороне входной двери и, когда она отворялась, перемещался с ней заодно. Но самой невероятной выдумкой был бассейн — его я соорудил в комнате…

— Как это? — удивилась она.

— Вот-вот, как это! В бассейн пускали воду из пастей два мраморных льва — видом точь-в-точь как на воротах бывшего Музея Революции. Приволок я их из разрушенной барской усадьбы — все мы тогда ездили за иконами и прялками, и многое в захолустье, представьте себе, находилось еще на своих местах. В берегах бассейна, поднятых над полом, были устроены открывавшиеся сверху ящики для белья и рубашек и прочие необходимые в хозяйстве хранилища. Там же находился бар. Его лючок был расположен поближе к алькову. Сам же альков отделялся от бассейна царскими вратами — их я привез из маленькой церковки сельца Копытова во Владимирской… Таким образом альков получался за коваными этими церковными дверями. Ну не смешно ли?

— Смешно! — Уже некоторое время она, точно ее дергали за ниточки, странным образом согласно кивала на все его слова.

— Эй! Давайте сюда! По сосиске белой пол у чите! Чего рассекретничались?

— Сейчас, сейчас! — опять же автоматически отозвалась она, а ее собеседник от рассказа отрываться не стал и только поудобнее расположил на сарайной стенке ладонь.