Роберто Пацци - Конклав

Некоторые не выдерживали скорости пения и танца и падали на пол, выходя из этого ада потрясенными, задыхающимися, оглушенные тяжестью непривычного ритма и, сидя на полу, могли только глазами следовать за африканцами.

Внезапно, как по волшебству, все остановилось: резким и пронзительным как никогда вскриком Марангу остановил танец и пение. Первыми, кто бросились на помощь ослабевшим, сидевшим на полу, были гвардейцы и Капплмюллер, который тоже не смог воспротивиться очарованию обрядового действа.

Но эта остановка была краткой, всего на несколько минут, танец и пение начинали вновь набирать силу.

Наступила полночь, будто открылась тайна трех черных прелатов, готовых разнести зажженные фонари и факелы по каждому крылу дворца для изгнания летучих мышей, но возобновилось еще более трудное и невыносимое неистовство. Три африканских монсеньора под руководством Марангу с большим энтузиазмом вернулись к ритму голосов и тел, к вскрикам и ударам ног, показывая окружающим на дверь. Каждый мог ее открыть. Цепь участников, держащих друг друга за руки, вышла в танцевальном ритме из зала командира швейцарской гвардии. По длинному коридору, ведущему во двор Сан Дамазо, спустилась по большой лестнице, ведущей на нижний этаж, замедленным шагом вторглась в комнаты и залы разных отделов государственной ватиканской секретарской. От невыносимого шума разбегались куры. Да и коты пытались спрятаться от вторжения шумливых людей на их территорию под шкафы, кресла, за занавески, – всюду, куда только можно было.

Дионисийское шествие под руководством Марангу начало подниматься на первый этаж, где спали в своих комнатах преосвященные. Некоторые из кардиналов, разбуженные среди ночи этим разгулом, идущим от основания лестницы, взяли в руки четки, распахнули двери, молились, принимая происходящее за предзнаменование новых испытаний, обращались к защите Святейшей Марии.

Как после высокой температуры, трехдневной лихорадки, выскакивали из своих комнат в пижамах и ночных рубашках другие секретари, соединялись с общей шеренгой танцоров. И все вместе они продвигались дальше; вот подключился еще один капеллан, которого узнали с трудом, – растрепанный, беспорядочно одетый и с голыми ногами. Прежде чем потерять сознание от того, что они делают, секретари интуитивно следовали за черными прелатами, очарованные их натуральностью; за прелатами из Африки, где есть еще люди, знакомые с черной магией.

Танцующий кортеж оккупировал второй этаж, затем третий, четвертый, пятый, захватывая все новые и новые крылья дворца. В него включались еще и еще, другие участники. Эта «чума» широко распространялась, двигалась и пела, и не было ни одного кардинала, который мог бы спастись. Температура тела танцоров в гипнотическом и заразительном танце повышалась, понуждая их в вихре жестов раздеваться. И так продолжалось всю ночь, до первых лучей солнца, по всему дворцу, залитому светом факелов и фонариков, перед широко раскрытыми глазами сов. Один за другим, с мифической точностью были разбужены все кардиналы, включая камерленга.

Ворвавшаяся в сон других, толпа не смогла разбудить только одного, спавшего спокойно в своей комнате на четвертом этаже, куда ведущий поднимал много раз эту неистовую толпу. Это был кардинал архиепископ из Дар-эс-Салама, Леопольд Альберт Угамва, заклинатель, которого Стелипин мечтал поднять на престол Петра. Однако сон Его Высокопреосвященства потяжелел от возрастающего шума, идущего с нижних этажей, и он проснулся к шести утра, в то время, когда обычно, его будил секретарь. И все-таки что-то в полудреме, может быть характер шума, который поднимался снизу, взволновало его. Вероятно музыкальный тон, ритм, а также фиксированные интервалы поющих голосов, напомнили ему далекий дом. Сомневался он только в одном фрагменте сна, который увидел этой ночью. Приснился ему его обычный сон еще с миссионерской школы в детстве, в Додоме, где он пел со своими братьями. Он попытался заснуть опять. Окончательно разбудил его хорошо знакомый ему голос, повторявший слово, то единственное слово, которое знал только он, знал и пользовался им в своих заклинаниях.

Немедленно поднялся, схватил первое что попалось под руку из одежды, лежавшей на стуле возле кровати, надел нагрудный крест. Помчался к двери, затем пошел на долетающий до его ушей шум, стремительно спустился на этаж ниже, пролетев скачками две площадки лестницы. И наконец увидел то, что сотрясало весь дворец: одержимая силой, хорошо ему известной, явилась перед ним разгоряченная толпа с его бедными собратьями впереди. Но как часто при заклинаниях, крик, который накануне только на мгновение издал, он теперь заменил широким жестом руки, которым обычно его сопровождал. Из желания подтвердить произведенный эффект через нескольких минут кардинал Угамва жест повторил, чтобы увериться – колдовство исчезло.