Роберто Пацци - Конклав

В общей тишине слышались только эти звуки, потому что и итальянцы последовали их примеру и, взяв оставшиеся веники и найдя себе «жертву», принялись за то же самое, не забывая поглядывать на ведущую пару – Пайде и Стелипина, на этих двух могикан северной Церкви. Только и были слышны выкрики: «сильнее, сильнее» – как это делал Пайде, повернувшись к Стелипину, и который, как мантра, душа этих упражнений, у многих вызвал в памяти практику умерщвления плоти в античные времена.

Наконец, Пайде предложил Стелипину поменяться местами. Слабое здоровье украинского епископа заставило его задрожать: ему казалось, что он вряд ли выдержит такое. Однако, он начал снимать белый халат, и, запрятав поглубже свою растерянность, осторожно спросил:

– Теперь моя очередь?

Это маленькое окоченевшее тело с практически несуществующими мускулами, с желтоватой дряблой кожей, с выступающими коленками, сгорбленное, будто бы он мучается остеохондрозом, – ничего более жалостливого не могло представиться глазам зрителей. Рука Пайде была легче пуха, но ничто не заставило бы слегка шатающегося под этой рукой Стелипина попросить эстонца остановиться.

– Сильнее, еще сильнее – вскрикивал славянин, желая участвовать в этом состязании на умерщвление плоти, тем более, что на него смотрели африканцы, энергия которых была гигантской, движения их становились все шире и шире.

Пока Стелипин демонстрировал свою наготу между черными телами, дверь вновь распахнулась. На пороге стоял неподвижно, парализованный увиденным, кардинал Дзелиндо Маскерони, префект Конгрегации по вероучению. Позади него возвышались четыре белокурых швейцарских гвардейца.

Нет, кардинал Дзелиндо Маскерони никак не мог набраться мужества и войти. Его охватил ужас от увиденного – истязания нагих в клубах густого пара, и над всем этим распятие на противоположной от двери стене, как кульминация жалости, вызванной в нем фигурой бедного Стелипина, по спине которого «ходил» березовый веник этого бесноватого Пайде.

И как финал увиденного – в памяти всплыли сцены ада, которые каждый день он видел на фреске в Сикстинской капелле, а присутствие девяти черных кардиналов просто усиливало ощущение схожести. Префект Конгрегации по вероучению закрыл глаза и стал молиться Спасителю, вдохновившему его на пожелание большой удачи конклаву.

Не без труда принял он белую махровую одежду, показавшуюся ему, конечно же, смехотворной для святого места. Догадался: здесь сошлись африканцы и их сторонники. Увидел и швейцарских гвардейцев с их командиром, смущенным некоторой неловкостью своего пребывания здесь – впервые в турецкой бане – и боявшимся ненароком уронить честь офицера, а то и быть вынужденным оказывать помощь старикам, если те вдруг попросят.

Теперь, когда Маскерони освоил всю сцену целиком, его смущение уменьшилось. Никак не верилось, что в этом святом месте можно подвергаться такому аскетическому и суровому унижению. Да, он был смущен и жалел своих собратьев. Не сразу понял, как и чем ответить кардиналу из Неаполя, который попросил его закрыть дверь, чтобы не уходило накопившееся тепло. Почти не реагировал и на подталкивающую его внутрь обширного зала бани влажную руку Рабуити. За его спиной сгрудились едва различимые фигуры четырех гвардейцев, попечению которых он был доверен. Им было поручено не оставлять его одного.

С вторжением Маскерони в парную мгновенно прекратились все массажи березовыми вениками, не то, чтобы преосвященные испугались его присутствия, скорей, они были растроганы пришедшей на память сценой в капелле, когда одна из куриц «капнула» ему на голову. Они застыли с вениками в руках. И с прикрытыми от сильного пара глазами начали рассаживаться по своим местам; каждый улыбался от представленного: в случае чего несколько пернатых, спрятав от надзора, можно поместить и на их места…

Пайде поднялся и собрал веники, заметив, как погас в глазах каждого ехидный свет надежды увидеть еще раз нанесенный курицей вред бедному Маскерони. Когда тосканский кардинал приблизился к ним, внезапный кашель надорвал ему грудь; халат начал расходиться, он подтянул пояс. К нему подскочил получивший задание сопровождать его гвардейский лейтенант Капплмюллер и справился о здоровье.

– Как я себя чувствую?… Несколько странно, но пройдет, – ответил он в белую стену пара, который продолжал мучить его позывами на рвоту. Нет, видеть он не увидел, кто его спрашивает – перед ним возникло нечто неясное и высокое, и распознал, кто это, только по голосу. Наконец, отрегулировали термостат, жар несколько спал; кашель уменьшился, а глаза начали привыкать к полутьме зала.