Альфред Кох: Ящик водки. Том 2

— А девушка — блондинка или брюнетка?

— Это мы решим. Хотя нет. Мы по определению не можем трахать одну девушку.

— Это почему?

— А потому что ты не изменяешь жене.

— Да, действительно. Он же не может трахать мою жену. Я же ему этого не позволю.

— Мы все женам не изменяем, только не хвастаемся. Но в фильме мы можем пойти на вымысел.

— А кто меня играть будет? Наймем какого-нибудь красавчика?

— Меня Машков будет играть. А что? Березовского сыграл? И меня сыграет. Нет, ни фига. Меня будет играть Андрей Васильев. Он играл, кстати, в «Идиоте» Охлобыстинском какого-то вахтера. А перед этим играл в театре в пьесе «Крик дельфина». А тебя будет Меньшиков играть…

— У него крики «Я разорен» не получатся. Я вот после дефолта сидел, и у меня был минус — 20 миллионов. Не рублей. Столько эмоций, ох. Какой Меньшиков такое сыграет? Причем я должен был таким серьезным людям, что я знал: «не отдать» — не канает, отдать придется все, до последней копейки.

— А где взял? Нашел? Отдал?

— Ну видишь же — жив. Но вот сыграть это невозможно. Только человек, который это пережил, это сыграет. Какой там Машков, какой Миронов…

— Это реальная проблема литературы о современной жизни: писать про плохое очень легко — только выгляни на улицу. Но уже надоело. А позитивные истории писать очень тяжело…

— Ну вот мы же со Свином пишем? Хотя книга довольно тяжелая — про русскую ментальность, историю, наследственность — тяжелую, про перспективу — довольно мрачную, про власть — хреновую… Но книжка-то при этом веселая, хорошая, позитивная!

— Если говорить о творческом методе, то мы, быть может, продолжаем делать того же Вени Ерофеева, где повествование совершенно вольное. Мы читали, конечно, книгу с комментариями, которые больше самого текста — и, кстати, может быть, тогда у Алика заложилась в подсознание идея книги диалогов с комментариями. Уж, наверное, не только Платон является нашим образцом, но и Ерофеев — вольное повествование, при котором человек не пытается казаться умнее, чем он есть. Кто-то должен делать хорошую литературу. Если бы рынок был завален хорошими книгами, мы бы и не пытались, сидели спокойно и бухали. А так… Это точно так же, как когда мне дали премию как лучшему репортеру. Я тогда подумал: «Боже, это в каком же состоянии находится русская журналистика, если лучший репортер — я?»… То же чувство у меня потом появилось с литературой: вот это считается у нас лучшими книгами? Этот вот жалкий Коэльо? Донцова эта бедная? При всем уважении к Пелевину, он — тоже не Бунин… Нет такой ситуации, когда одновременно творят люди масштаба Толстого и Достоевского.

Мне, кстати, не нравится, когда писатели говорят: вот, мы сидим, голодаем, литература развалилась, мы скоро сдохнем, но пишем, пишем свое гениальное. Нет, все не так. Писатель должен быть серьезной фигурой. Он должен печататься, зарабатывать, посылать всех на хрен и говорить: «Я так считаю». Сейчас мы поднимаем проект под рабочим названием «Дворянская литература». Вот Алик. Он пишет не для того, чтобы прославиться, не для того, чтобы заработать бабок — с этим у него и так все в порядке. Он пишет, чтобы писать.

— Как дворяне, которым было абсолютно все равно, будет ли их книга продаваться?

— Правильно. А потом пришли разночинцы, стали зарабатывать бабки и принесли всякое говно — какие-то питерские туманы, затхлость, топором рубят бабушку зимой в Питере в ночь и сырость, вместо того чтобы трахать ее внучку летом в Крыму средь бела дня — счастье! — и бабка жива, и внучка счастлива. Так бы сделали дворяне. А разночинцы эти… Из Крыма — в Питер, из поместья — в подвал, начинаем бабушку рубить. А все отчего? Оттого, что нет бабок. Так заработай ты бабки и пиши спокойно.

Пресса о первом томе

Радио «Эхо Москвы»

В издательстве «ЭКСМО-Пресс» вышла книга «Ящик водки» Альфреда Коха, Игоря Свинаренко. На обложке значится — первый том. Иными словами, вполне вероятно, за одним ящиком последуют и другие. А вообще — забавно, когда ящик приравнен к тому. Альфред Кох — фигура известная. Игорь Свинаренко — в свое время активно работавший репортером и возглавлявший журнал «Домовой», — в принципе тоже.

Кроме того, предисловие к «Ящику» написал Леонид Парфенов.

Водочная поэтика соблюдается на протяжении всего тома — и книга делится не на главы, а на бутылки. Впрочем, суть от этого не меняется. Вольная дружеская беседа. Водка — как символ абсолютной искренности и открытости. Точнее — якобы искренности. Хотя и сказанного — достаточно. Кох пытается с лихой бесшабашностью говорить и о своей скандальной книге о приватизации, и о деле НТВ, разумеется. В последнем случае заказной характер работы он и не отрицает — благо, что до этого признается, что его специализация — «враждебное поглощение», то есть ликвидация и поглощение разных фирм. Так что дело НТВ для него было «профильным». Разного рода идеологические прикрытия, которые тоже приводит Кох в качестве аргументов, — не слишком убеждают. Хотя бы потому, что основная интонация книги — развязный цинизм. Без особого юмора. И разговор этот — смертельно скучный, по большому счету. Так что собеседники производят впечатление людей не столько веселых, сколько ущербных.