Максим Кантор - В ту сторону

Бесчувственного Сергея Ильича поместили на каталку и покатили операционную, где его поджидал профессор Лурье с группой студентов.

На профессоре был зеленый операционный халат, завязанный на спине, на голове высокий, зеленый же, колпак. И Колбасов облачился в точно такой же халат, руки ассистента завязали тесемки халата на его широкой спине.

— Приступайте, Колбасов, — сказал Лурье.

И Колбасов подошел к столу с телом Татарникова. Последние годы все операции делал Колбасов, Лурье уже давно не оперировал, на памяти молодого Колбасова — никогда. Лурье решал, что будут резать, следил за процессом, делал замечания, подходил к мониторам и смотрел показания, Лурье был автором операций, а исполнителем был Колбасов.

Рыжий доктор Колбасов размял пальцы, растер в ладонях тальк, протянул ладони вперед, и на руки ему натянули резиновые перчатки — такие же зеленые, как и халаты врачей.

— Вы меня подстрахуете? — спросил Колбасов, как спрашивал он всякий раз перед операцией. — У вас ведь золотые руки, профессор.

— Надо, чтобы и у вас руки стали золотыми. Начинайте.

И врачи склонились над телом.

Менеджер «Росвооружения» Пискунов давал бал в своей новой античной вилле. В колоннаде выставили столы с шампанским, а обед накрыли в огромном зале с мозаичными полами. Кризис кризисом, но жизнь все-таки идет, вот и новый контракт подписали. Пока есть на свете Пакистан и Индия, пока Саудовская Аравия имеет свои интересы в арабском мире — жить можно. И, разумеется, Африка, кормилица наша Африка. Что бы мы все делали без Африки! Конечно, стало трудней! Были годы, золотое время, когда через Украину разом продавали по сто танков, но нельзя же рассчитывать, что всегда будет так хорошо. Делаем что можем, работаем в том формате, который определен текущим моментом.

Г остей собралось много — но и посмотреть было на что, есть чем хвастаться. Архитектор сказал Пискунову, что собирается проект этого загородного дома выставить на Венецианской биеннале — это его несомненная удача. Строгая колоннада (дорический стиль, отнюдь не пышный коринфский) отделяла еловый бор от мраморной террасы, а ели и сосны норовили шагнуть прямо меж колоннами — в дом. Гости гуляли вдоль колоннады, прихлебывали из тонких бокалов и вдыхали пьянящий запах елового бора. Ждали сенатора Губкина — но приедет Губкин или нет, этого никто и никогда определенно не знает.

Автор проекта виллы, архитектор Петр Бобров, ходил по мраморному портику с бокалом в руке и придирчиво изучал работу строителей. Капители колонн, пропорции колонн, расстояние меж колоннами — все было выполнено в соответствии с заветами Витрувия, и Бобров признавал, что строители не подвели. Оказывается, и в России умеют работать, когда хорошо платят. Мозаичные полы, дрожащий свет свечей, выставленных на столах во внутреннем дворе виллы, — словно праздник состоялся где-нибудь на Аппиевой дороге, а не в охраняемом поселке по Рублево-Успенскому шоссе. И в чем же разница, не всякий смог бы сказать. Архитектура та же, мрамор тот же самый, за столами такие же сенаторы, повар в обоих случаях итальянец. Разве что пуленепробиваемых стекол на римских виллах не ставили — ну так на то и прогресс. Да вместо пальм и пиний — елки, но тут уж ничего не поделаешь: климат такой в нашем отечестве. Хотя бассейн, между прочим, с морской водой, и, пожалуй, не хуже будет вода, чем в Средиземном море.

— Чудо сотворили, — сказал Боброву культуролог Борис Кузин. Повел рукой, очерчивая пространство. — Несмотря ни на что, вы сумели это построить.

Бобров благодарно кивнул: все понял человек, слушать приятно. Чего стоило в последние дурные месяцы кризиса добиться того, чтобы камень везли не с Урала, где он втрое дешевле, а из Италии, как положено. А каково было убедить заказчика, что мозаичный пол — не прихоть, не выброшенные на ветер деньги, но необходимость? Здесь каждая деталь выстрадана.

— Знаете ли вы, что сделали? — сказал архитектору Кузин. — Вы создали образ эпохи. Если Башня Татлина — памятник бесплодной фантазии, то ваша вилла воплощает прямо противоположное. Не утопия для масс — а реальность для личности.

Кузин говорил искренне, не льстил, не набивался к Боброву в друзья. Простая мысль о том, что архитектурные каноны воплощают закон — и, следовательно, внедряя римский канон в архитектуру, одновременно внедряешь гражданский принцип в общество, — не могла не прийти ему в голову. Он не обращал сейчас внимания на то, кто именно пользуется данной виллой (вполне вероятно, это не самый честный человек на свете), он лишь отмечал, что в общество привнесен определенный строгий стандарт — и это ценно для культуры.