Пауло Коэльо - Дневник мага

– Сядь, – приказал он, и голос его теперь звучал иначе: не то ласково, не то виновато. – Ты останешься здесь. Завтра мы встретимся в Санто-Доминго-де-ла-Кальсаде.

И прежде, чем я успел произнести хоть слово, продолжал:

– На днях – ручаться могу лишь за то, что это произойдет не сегодня, – тебе придется столкнуться со своим главным врагом на Пути Сантьяго, и враг этот – пес. Когда настанет этот день, будь уверен, что я окажусь поблизости и наделю тебя силами, потребными для схватки. А сегодня ты встретишься с иным врагом. Он может уничтожить тебя, а может стать твоим верным товарищем. Имя этому врагу – Смерть.

– Человек – единственное существо на земле, которое сознает, что когда-нибудь умрет, – продолжал он. – По этой, и только по этой причине отношусь я к роду человеческому с глубочайшим уважением, потому и верю, что грядущее его будет несравненно лучше настоящего. Зная, что дни его сочтены, что в тот миг, когда он меньше всего этого ждет, все кончится, он, тем не менее, обращает свое бытие в борьбу, достойную существа бессмертного. И то, что в глазах иных людей выглядит суетной гордыней – ну, вот это стремление оставить по себе память в детях ли, в творениях ли, сделать так, чтобы имя пережило его самого, – я расцениваю как квинтэссенцию человеческого достоинства.

Человек – существо хрупкое, а потому всегда пытается скрыть от самого себя великую непреложность смерти. Ему невдомек, что именно она побуждает его создавать все лучшее, что есть в его жизни. Человек боится шагнуть во тьму, человека томит лютый страх перед неведомым и непознаваемым, и есть лишь один-единственный способ побороть этот страх – забыть о том, что дни его сочтены. Человек не понимает, что, осознав неизбежность смерти, сможет отважиться на большее, сможет пройти в каждодневных своих завоеваниях дальше – ибо если Смерть неминуема, то и терять ему нечего.

Петрус помолчал. Ночевка в Санто-Доминго уже стала казаться мне чем-то весьма отдаленным. Я со все большим интересом вслушивался в слова моего спутника. На горизонте, прямо перед нашими глазами началось умирание солнца. Быть может, и оно тоже слушало Петруса?

– Смерть – наша верная спутница, ибо это она придает истинный смысл нашей жизни. Но для того, чтобы различить ее истинное лицо, мы должны сначала познать все те ужасы и страхи, которые пробуждаются в душе всякого живого от одного упоминания ее имени.

Петрус уселся под дерево и знаком предложил мне сделать то же самое. Объяснил, что несколько минут назад он обошел дерево кругом, чтобы отчетливо вспомнить все, что было с ним, когда он сам был паломником и впервые шел Путем Сантьяго. Потом достал из заплечного мешка два бутерброда, купленные после обеда.

– Там, где ты находишься сейчас, тебе ничего не грозит, – сказал он, передавая их мне. – Здесь нет ядовитых змей, а пес решится напасть на тебя вновь, лишь когда позабудет о своем сегодняшнем поражении. Нет ни грабителей, ни иных темных личностей. Ты пребываешь в полнейшей безопасности. Опасно для тебя только одно – твой собственный страх.

И еще Петрус сказал, что два дня назад мне довелось испытать переживание, ни яростью, ни яркостью не уступающее смерти, – я увидел Любовь Всеобъемлющую. И ни на миг не заколебался, не оробел, не струсил, ибо не питал предубеждений относительно любви. А вот по отношению к Смерти все мы полны предрассудками, поскольку не сознаем: Смерть – это всего лишь одно из проявлений Агапе.

Я ответил, что годы, посвященные магии, позволили мне почти полностью отрешиться от страха смерти. И, по правде сказать, то, как и отчего я умру, пугает меня не в пример больше смерти как таковой.

– Что ж, тогда сегодня ночью испробуй самый пугающий вид смерти, – промолвил Петрус и научил меня УПРАЖНЕНИЮ «ЗАЖИВО ПОГРЕБЕННЫЙ».

– Сделать его ты должен только один раз, – добавил он, пока я запоминал упражнение, очень напоминавшее театральный этюд. – Надо пробудить истину, надо всколыхнуть в душе весь страх, чтобы упражнение дошло до самых корней твоей души, – и тогда упадет личина ужаса, скрывающая благой лик Смерти.

Петрус поднялся. Я увидел его силуэт на фоне пылающего закатным огнем неба. Я продолжал сидеть – и потому фигура моего спутника, казалось, обрела исполинские размеры и необыкновенную внушительность.

– У меня к тебе еще один вопрос.