Дина Калиновская - Повести и рассказы

— Чего? — спросил Иван.

— Вам, может, и незаметно, — бесстрашно продолжала баба Нюша. — А я, буват, смехом умучаюсь вся: сойдутся возле магазина мужиков трое — один немой, другой гогочет противно, у третьего уха нет!

— Ты откуда свалилась, Нюша, сдуй тебя в колодец? — плохо улавливая смысл в ее скороговорке, но почувствовав что-то оскорбительное для себя, удивился мрачный Иван.

— Эдак какой ты, Иван, грубый, — объявила она. — Никогда гладко не говоришь! — И ласково: — Ты, Тимофей Николаевич, рупь у меня просил?

Тимка от неожиданности и вскочил, папироску из уважения спрятал за спину.

— Не могу! — сладко сказала ему. — Потратилась!

И пошла от них мимо горки на мост и по дороге над озером, радуясь, что хорошо поговорила. Теперь можно было попить чай с конфетами и до дежурства подумать на печи о новой крыше сарая и о поросеночке. Она работала в школе-интернате ночной няней, ей к девяти следовало заступить на дежурство.

Дунул ветер — это туча над лесом давала знать о своем приближении. Зарябило озеро, заскрипели липы, понесло по улице листья и пыль. На монастырской горе баба Нюша набрала в ладонь земляники и понесла к себе, но по дороге угостила Марину Капитоновну, молоденькую учительницу. Одна под голыми липами, под грачиными гнездами, Марина Капитоновна понуро шуршала красным сапожком в опавших и уже пожухлых листьях, как бы искала что-то.

— Ничего тут не нашаришь, девка, — сказала ей баба Нюша сердито. — А сходи, пока светло, на выпас за льняное поле да собери грибков, которы не поморозило. Маленькие бери, их там навалом, я тебе корзину дам. Чампиёны эти в жарке не хужее осиновых. Наши бабы толку не знают, поганьками их зовя. А у меня пиво есть, и запьем мы твое настроение, и заедим грибками, и запоем песенкой, и вместе потом в интернат пойдем, ты — спать, я — печки топить да мальчиков гонять от девочек.

Дунул ветер, и посыпались сухие сучья, и упало на землю черное пустое грачиное гнездо.

— Пойдем за корзиной, Марина Капитоновна, нехорошо девушке одной в выходной.

— Нет, — отказалась учительница. Ей, оказывается, сегодня обязательно надо телевизор посмотреть.

— Гляди.

И уговаривать не стала. И не только потому, что сказано было достаточно, но и потому, что край ее маленького колкого глаза вдруг был зацеплен каким-то промелькнувшим блистаньем, опасного смысла которого понять она не успела, но почувствовала. И заторопилась, так как сверкнуло оно возле самого ее дома, весной покрашенного голубым.

Она добежала до калитки, бросила сумку под забором, сложила руки на животе, уставилась на столб, от которого в дом тянулось электричество. Столб всегда был у нее на подозрении — черный, врытый косо, снизу подгнивший, а главное, слишком близко стоявший к дому. Она простояла долго, ничего не происходило.

За спиной загремели пустые ведра. Она не оглянулась — кроме Шуры-хуторянки, греметь тут было некому.

— Видала? — окликнула та из-за спины.

— Чего? — не оборачиваясь, ответила баба Нюша, думая, что Шура говорит о столбе. Оказалось, не о столбе.

— Весь день тут ходит и ходит, — Шура коромыслом показала на берег, где ходила Марина Капитоновна. — Мечтает, простодырая, что Виктор тут и первым подойдет. А он-то не подойдет, он в городе. Чего ж парню холостому в выходной возле мамки сидеть? — оскорбленно-весело сказала Шура.

Баба Нюша промолчала. А что можно ответить свекрови, у которой невестка сбежали прямо со свадьбы — как была, во всем белом!

— Я справку взяла в сельсовете, что не прописана, — говорила Шура. — А прописана. У Виктора в городе пропишусь и зиму у него проживу. Ему квартиру должны дать на заводе, так пускай на двоих дадут, тогда я и обратно подамся, на старости со своей-то печи не слезу. — Шура помолчала, долгим взглядом поискала на берегу учительницу. — Завод его ходила смотреть — стуку там, бряку, запаху!.. Большой завод, — говорила Шура, вынужденная во все времена их соседствования держать инициативу в разговорах. — А она свою глупость до смерти не переплачет.

— Это у вас на хуторе такие понятия, чтобы гордость женскую глупостью считать. — Баба Нюша наконец повернулась к ней строгим лицом. Соседка всего только двадцать лет тому перебралась в слободу из хутора.

— Виктор себе таких сколько хочешь найдет, — робея перед соседкой, сказала Шура.

— Таких? — усмехнулась Нюша, — Это кисель-то твой? — Она строже других осуждала непринципиальное поведение учительницы, но Шуре свое мнение сообщать не собиралась.