Александр Попов - Двадцать минут с ангелом

Мужчина разрывает написанные им листки, сминает клочки в кулаке.

"Что я там вижу? Зилов? Ты?! Мне уже мерещится? Я схожу с ума? Мне не надо писать – сама жизнь за меня напишет? Я угодил в мистерию, в "Утиную охоту" и вынужден играть Зилова? Дьявольщина!..

Появляется Зилов. С ружьем и трубкой в руках некоторое время он стоит у телефона.

Не глядя, бросает трубку мимо телефона. Возвращается к столу, устанавливает на должном расстоянии сдвинутый недавно стул, и, как только он на него усаживается, Кузаков набрасывается на него сзади и выхватывает из его рук ружье. Зилов вскакивает. Небольшая пауза.

ЗИЛОВ. Дай сюда! (Бросается к Кузакову. Борьба.)

САЯПИН. Витя… Витя… Что с тобой?

Вдвоем они его одолели и усадили на тахту.

КУЗАКОВ (с ружьем в руках). Псих. Нашел себе игрушку…

Помешали!.. Может, для Зилова и для меня это был бы единственный выход из тупика. Кому не понятно: убиваешь себя – убиваешь свои страдания? А так – продолжается путь в тоннеле. Но если упремся в тупик, то, получается, надо идти в обратную сторону? Или – как?..

Вновь появляется Зилов.

ЗИЛОВ. Я еще жив, а вы уже тут? Уже слетелись? Своего вам мало? Мало вам на земле места?.. Крохоборы! (Бросается на них.)

КУЗАКОВ. Врешь… Врешь… Врешь…

ОФИЦИАНТ (спокойно). Возьми себя в руки!.. Ты можешь взять себя в руки?

ЗИЛОВ (вдруг перестает сопротивляться). Могу… (Спокойно.) Я могу… Но теперь вы у меня ничего не получите. Ничего. (Неожиданно берет у Саяпина ружье и отступает на шаг.) Вон отсюда…"

Мужчина закуривает, роняя то папиросу, то спички.

"В зиловском тоннеле, кажется, нет и с противоположного конца света, с того конца, откуда он начал свой страшный путь. Кто-то, наверное, предусмотрительно заделал выход. Кто, Александр Валентинович? Кому, как не тебе, знать! Репниковы-беликовы – охранители сгнивших устоев? Или мещанское большинство? А ему в жизни не надо ничего такого, что хотя бы косвенно напоминало о совести. Или о страдающей душе. Или о поисках смысла жизни. Но этак наступит тупик для всех, и мы начнем себя истреблять!

Вампилов, скажи мне: "Не надо, дружище, раскисать. Ты должен написать сценарий. Ты обязан сказать нечто такое детям, чтобы они стали лучше тебя, нас всех, взрослых. Им – жить. И их жизнь непременно должна быть счастливой, удачливой, доброй". Скажи! Молчишь?"

Садится за письменный стол, листает книги, пишет, иногда неприятно усмехается. Опять встает, подходит к окну. Уже ночь. Снова закуривает, не докурив первую папиросу.

"А дождь, брат мой Вампилов, все льет и льет. Скорей бы он кончился. Эх, рвануть бы сейчас куда-нибудь, где тихо-тихо, ясно и свежо. Ну, хотя бы, как Зилов, на утиную охоту!"

Пишет: "Раздается торжественное, но тихое пение. Озеро. Туман. Восходит солнце. Вдалеке неясен бледно-синий лес, неясны камышовые заросли, неясны, пригашены краски пробуждающегося озерного мирка…"

Мужчина отодвигает от себя рукопись, сидит с закрытыми глазами, губы сжимают погасшую папиросу.