Сергей Костырко - Медленная проза (сборник)

Сайт нашелся легко, я долго тыкал в заголовки статей про цунами, но ссылок на список пропавших не было, и я просто поставил его имя в поисковик сайта, и тут же получил краткий текст: «Литератор и переводчик, сотрудник сети книжных магазинов, вылетел в Таиланд 25 декабря, если кому что станет известно, просьба позвонить по телефону…» Справа пустая рамочка. Я полез в настройки, подключил опцию «показывать картинки» и нажал на Enter. Страница начала перегружаться, толчками сверху вниз в рамочке слева от текста стало возникать его лицо, как будто с лица сбрасывалась белая простынка, – лоб, очки, нос, подбородок. Он вдруг глянул на меня с экрана, знакомым, но уже и каким-то незнакомым взглядом.

Ко мне вошла корректор:

– Ну когда же? Я через два часа должна верстку сдавать.

Я выключил экран.

Я вычитывал верстку, два раза заходил в интернет за библиографическими справками, обедал, говорил по телефону и т. д. И около четырех, поздравив коллег с наступающим, отбыл из редакции.

Сумерки только начинались. Низкое солнце было розовым, а выпавший ночью снежок синеватым, я шел по бульвару мимо застывших в бесконечной пробке машин и троллейбусов с бесполезными усами над крышей, и уговаривал:

– Ну представь, что он просто уехал, перебрался по-тихому жить в Питер, или – в Калугу, или – в Бостон. Что изменилось бы в твоей жизни? Да ничего. Ты бы сообразил, что его нет, может, через год, а может, через два, переставляя дома книги и наткнувшись на сборник его стихов.

Ваши связи друг с другом действительно городские, капиллярные.

Сколько лет вы знакомы? Десять? Нет, пятнадцать. Значит, когда он первый раз пришел к нам в отдел критики с рецензией, ему еще двадцати не было? Совсем мальчик. Он, конечно, повзрослел, но и сейчас в наших тусовках кажется самым молодым. Хотя… тридцать пять лет. У меня дома стоят три его книги.

Я подходил к книжному магазину – кстати, его магазину. Здесь я собрался сделать новогодний подарок себе – дружно обруганного коллегами, но нечитанного мною до сих пор Пелевина и роман Даррелла «Бунт Афродиты», также считающийся неудачным. В полуподвале этого магазина кафе, где я видел его неделю назад. Представляя героя вечера поэта А. А., он что-то такое плоское сказал про нравы поэтов, которые натуры стихийные, и потому всегда ходят косматыми, немытыми. «Да нет, – подал кто-то голос из публики, – А. А. как раз волосы моет регулярно». И все засмеялись, а он запнулся и махнул рукой – да ладно вам, ну сказалось, ну глупость, конечно… ну чего ж вы так обрадовались-то все…

И кстати, осведомленность моей редакции о его планах на отпуск объясняется просто и замечательно – журнал принял к публикации его роман. Первый его роман.

Расплачиваясь за книги, я вдруг спросил у девушки-продавца: ничего про N нового не слышно?

– А что должно быть слышно?

– Ну как что, он ведь в Таиланде сейчас. Числится в списках пропавших.

– Ужас какой, – сказала девушка.

Я расплатился и вышел наружу. Так тебе, дураку, и надо! Кто за язык тянул?

По сути, ты ведь с ним почти и не знаком. Так? За пятнадцать лет было два-три разговора. Два-три разговора людей, в общем-то знакомых, имеющих общие темы и особо не напрягающих друг друга в общении. Да и не разговоришься с ним – вежливый, внимательный и при этом, похоже, очень замкнутый человек. Ваши взаимоотношения другие – вы знаете друг про друга. Тебе нравятся его стихи и путевая проза. А про поэму ты писал у себя в журнале, и он не мог не читать. Может и еще что-то читал твое.

Нет, было у нас и, так сказать, «доверительное», – это когда N «застукал» меня с моей знакомой в грузинском ресторанчике у Никитских ворот. Оказывается, именно в этот ресторанчик он, снимавший комнату неподалеку, ходил по вечерам ужинать. Он сел за соседний столик, сделал заказ, а уже потом увидел нас. Он встал, сделал два шага в нашу сторону и поздоровался, а вернувшись за свой столик, сел – я отметил это с благодарностью – уже на другой стул, так, чтобы оказаться к нам спиной.

Чего ты заходишься? В конце концов, ничего ж не известно.

Это в тебе еще слабость гриппозная и, соответственно, неврастеничность – вот и все…

Но ведь я уже знаю, я хорошо все это знаю. А то, чего не знаю, мне показали по телевизору.

Сначала у них была регистрация в Шереметьеве или Домодедове. Самые радостные минуты в любом путешествии – предвкушение. Я вижу их как будто зависаю над ними, стоящими в очереди к паспортному контролю, а потом гуляющими по «дьюти фри», сидящими на высоких табуретках у бара – он пьет пиво (или вино), она – кофе…