Мишель Турнье - Философская сказка

— Да, весна скоро. А на юге, может, уже увидишь абрикосы в цвету.

— Какой там юг! Мы пока дальше Лиона не бываем. А потом, знаешь, на автостраде… Если бы и были эти самые абрикосы, глазеть-то на них все равно некогда.

Он встает и в знак уважения к матери — вообще-то в крестьянских семьях мужчины посуду не моют — ополаскивает под краном свою кружку.

— Когда вернешься?

— Как обычно — послезавтра вечером. В Лион и обратно, напарник старина Гастон, покемарю в кабине, я привык.

— Привык… — повторяет мать тихонько, будто про себя. — А я вот никак не привыкну. Ну да ладно, коли тебе это по душе…

Сын пожимает плечами.

— Куда денешься!

Величественная тень грузовика с полуприцепом вырисовывалась на фоне светлеющего неба. Пьер не спеша обошел вокруг. Так было каждое утро стоило ему после ночной разлуки увидеть свою огромную игрушку, как у него теплело на сердце. Он ни за что не признался бы в этом матери, но, честно говоря, предпочел бы и ночевать в грузовике. Машина даром что большая, а, запирай не запирай, всякое может приключиться: того гляди, помнут что-нибудь, отвинтят, свистнут. А то и вовсе угонят вместе с грузом — такое случалось, хоть и не верится.

Сегодня, как, впрочем, и всегда, все оказалось в полном порядке; пора было браться за дело, машину надо вымыть, а время не ждет. Прислонив к решетке радиатора лесенку, Пьер принялся мыть большое, выпуклое ветровое стекло. Ветровое стекло — это совесть автомобиля. Все остальное на худой конец можно оставить пыльным и заляпанным, но ветровое стекло должно быть безукоризненно чистым.

Потом Пьер почти благоговейно опустился на колени перед фарами. Дышал на стекла и водил по ним белой тряпочкой, нежно и заботливо, как мать, утирающая рожицу ребенку. Затем прикрепив лесенку к борту на ее обычном месте, он забрался в кабину, плюхнулся на сиденье и нажал на стартер.

На набережной Рассвета в Булонь-Бианкуре, на углу улицы Сены, стоит старый дом-развалюха; весь обветшал, и даже странно видеть на первом этаже бистро, сверкающее неоном, никелем и разноцветными огоньками игровых автоматов. Гастон живет здесь один в комнатушке на седьмом этаже. Сейчас он в полной готовности стоит перед входом в бистро, и грузовик подбирает его почти на ходу.

— Как жизнь, папаша?

— Ничего, помаленьку.

Все у них расписано, как по нотам. Гастон выдерживает трехминутную ритуальную паузу. Затем принимается распаковывать дорожную сумку, которую втащил в кабину и положил на сиденье между собой и Пьером, и расставляет по местам термос, сумку-холодильник, судки, пакеты и свертки — быстро, с проворством, говорящим о выработанной годами привычке. Гастон — маленький, щуплый человечек не первой молодости, со спокойным, внимательным лицом. В нем чувствуется пессимистическая умудренность слабака, с детства привыкшего защищаться от ударов жизни, изначальную враждебность которой он не раз испытал на собственной шкуре. Покончив с расстановкой своих припасов, он приступает к переодеванию. Сменяет ботинки на мягкие тапочки, куртку на толстый свитер с высоким воротником, баскский берет на шерстяной шлем, и даже ухитряется снять брюки, что нелегко: места мало, и пол под ногами движется.

Пьеру не нужно смотреть на напарника, чтобы увидеть, что тот делает. Не отрывая глаз от лабиринта запруженных машинами улиц, ведущих к окружной дороге, он слышит и знает наизусть возню справа от себя.

— Выходит, только ты оденешься, чтоб спуститься на улицу, как в машине сразу опять раздеваешься, — роняет он.

Гастон не снисходит до ответа.

— Не пойму, почему бы тебе не спускаться в ночной рубашке. Убил бы одним выстрелом двух зайцев, а?

Гастон тем временем взгромоздился на спинку своего сиденья. Грузовик трогается на зеленый свет, и напарник Пьера мягко скатывается на подвесную койку за сиденьями. Оттуда в последний раз раздается его голос:

— Когда у тебя будут ко мне умные вопросы — разбудишь.

Пять минут спустя грузовик уже катит по кольцевой дороге, довольно оживленной, несмотря на ранний час. Для Пьера это всего лишь малоинтересная прелюдия. Истинный властелин автострады еще тонет в потоке, который несет и легкие грузовички, и малолитражки буржуа, и автобусы с рабочим людом. Вот когда они отсеются после поворотов на Ранжис, Орли, Лонжюмо и Корбей-Эссон, а также шоссе на Фонтенбло, тогда, пройдя пункт сбора дорожной пошлины в Флери-Мерожисе, выедешь наконец на широкую бетонную полосу.