Елена Муравьева - Глупости зрелого возраста

— А как вы относитесь к курицам? Они такие умные создания.

Сказать, что я удивилась, значило ничего не сказать.

— Да? — неопределенно уронила я, предчувствуя неожиданный поворот событий.

И не напрасно.

— Мои родители из деревни. Несколько лет назад они решили разводить курей…

Я слышала про таких энтузиастов. Даже знала одну пару: мамина соседка с мужем превратили трехкомнатную квартиру в курятник. Родители Петра поступили также.

— Я сначала злился. Они же, простите, повсюду гадят. Потом привык, смирился. А когда у нас появилась пеструшка, изменил к курицам отношение. Она свила гнездо за моим компом и каждое утро терпеливо ждала, пока я проснусь, чтобы устроиться на насест. До того она не квохтала, просто молча, стояла под дверью и ждала, когда ее пустят. Такая вот деликатность. Еще Пеструшка любила валяться со мной на диване. Придет, умостится на груди или ляжет на руку и лежит, балдеет. Я тоже балдею. Приятно вспомнить…

Я представила себе эту картину и едва сдержала хохот.

— Потом ее отправили в село, — продолжилась исповедь. — Я скучал по ней, как по человеку. И представьте, она тоже скучала. Когда я приехал в село, она меня узнала и все время бегала за мной…

*

В годы молодые союз между мужчиной и женщиной вершится просто, так как главную скрипку в ситуации играет инстинкт размножения. В годы зрелые стиль поведения диктует инстинкт самосохранения, то бишь комплексы. Люди бояться одиночества и ищут пару, чтобы было кому подать пресловутый стакан воды. В то же время они отлично помнят, что пить хочется далеко не всегда, и не желают терпеть издержки чужих характеров. Я точно не готова терпеть. Натерпелась. К сожалению, потенциальные женихи тоже сыты по горло всяким дерьмом. Поэтому мы и воспринимаем друг друга, как источник опасности.

— Мне нужна женщина — игрушка… — сказал Иван.

Если б все сложилось иначе, я бы могла быть с этим человеком счастлива. Но к тому времени, когда состоялся этот разговор, я уже поняла, что счастьем тут не пахнет.

— Это которая: захотелось — позвал. Не захотелось — не помню, как и зовут? — уточнила я.

— Да, — Иван с надеждой замолчал, предполагая услышать предложение о сотрудничестве.

— Ну, ищи свою игрушку, только помни, они разные бывают. С гранатой забалуешься, выдернешь чеку и все, ауфидерзейн, поминай как звали.

Я с трудом удержалась от соблазна превратиться в такую гранату и разорвать Ивана в мелкие клочья. Мужская самооценка такая хрупкая вещь. А Иван вполне заслуживал наказания. Главным образом, потому что не пожелал оправдать мои ожидания.

Но я взяла себя в руки и промолчала. Пусть живет.

Потом я часто думала: может, надо было согласиться на роль игрушки? Ну, встречались бы раз в неделю, пили-ели-спали, все веселее, чем одной. Ну, почему я так маниакально хочу замуж? П-О-Ч-Е-М-У?

*

Я верю, что буду счастлива. Только три раза место уверенности занимала острая смертельная тоска. Первый приступ случился на остановке троллейбуса. Стояла человек человеком, верила в светлое будущее и вдруг, накатило, хоть вой, хоть под машину бросайся. От горького ощущения пустоты, ненужности, невостребованности — захватило дух, запершило в горле. Не прошло, и секунды как из глаз полились слезы. «Одна, совсем одна…» — ужасная, невыносимая истина рванула сердце. Ни хотелось, ни жить, ни дышать. Слава Богу — мука продлилась недолго. Во второй раз испытание затянулось. Душевная муть мучила душу с утра. Под вечер стало совсем плохо. Почему-то снова на остановке, теперь уже маршрутки, возникло желание, нет, готовность разрыдаться, больше того закатить истерику здесь же, среди людей, прямо на улице. Силенок хватило сдержаться до дому. Открывала дверь в квартиру, уже глотая слезы. Всхлипывая, переоделась — в рабочем наряде рыдать было неудобно. Разобрала сумки — настроение настроением, а продуктам портиться не зачем. Потом ужин приготовила — есть хотелось невыносимо. И т. д. Вытерла пыль, замела, сериал посмотрела с неотступной мыслью: лягу спать — поплачу. Не поплакала, уснула, едва голова коснулась подушки.

В третий раз тоска навалилась, в нынешнем августе. Третий день кряду не чем было дышать, от изматывающего зноя не спалось по ночам. Мало того, еще и секса захотелось. День накануне пролетел в суете и раздражении, вечер в трагическом остервенении. На рассвете, слава Богу, это была суббота, я проснулась, встала, позавтракала, постояла на балконе, снова легла. Спустя пятнадцать минут, истерзанная навалившейся усталостью и нервозным возбуждением, заплакала. Впрочем, назвать плачем несколько скупых слезинок, размазанных по щекам, можно было с большой натяжкой.