Татьяна Дагович - Хохочущие куклы (сборник)

Некоторое время ушло на то, чтобы сойтись с коллегами, но в итоге оказалось, что профессия значит больше, чем место рождения, – у них было много общего. Он быстро приспособился к их привычкам. Как и дома, бывали мероприятия, куда его звали прийти с женой, но он на удивление легко – у себя бы выкручивался, кормил всех отговорками – сказал что-то вроде правды: у жены синдром Аспергера, она не может прийти. Мало кто знал, что это за синдром, но слово звучало так серьезно – почти величественно, что к нему стали относиться с большим уважением.

Слово подбросила Леночка, в торопливой своей манере: хочешь – это слово бери, хочешь – другое, все они – чушь, но хорошо помогают. После побега он несколько раз встречался с Леной, хотя она все время была занята, озабоченна и даже, кажется, чем-то разочарована. Она очень помогла с документами, Нору бы без нее не вывез, даже не пытался бы. Лена утверждала, что все настоящее. Он как-то удивился вслух: не она ли говорила, что найти настоящую Нору невозможно? На что Леночка ответила своим обычным пренебрежительным смешком: «Надо же, а делал вид, что не слушаешь. Я сказала только, что ты этого никогда не сможешь. О себе я ничего не говорила». Его не покидало ощущение, что он сам оказался частью какого-то сложного плана – чужого. Только после побега стал догадываться, что Леночка, которую так ценил за ее обыденность, не так проста. Смешно – впору ведь было задуматься об этом в момент ее появления посреди дороги. В последнюю встречу решился задать Лене вопрос, мучивший его с той ночи. О мальчике. Не было ли у Норы сына. «А, ты опять все не так понял, – махнула Лена рукой. – Мальчик… это ее дерзость, от которой она отказалась, – так что проблемы нет. У нее не было никого – мать, как ты знаешь, умерла».

Когда лифт наконец спустился, подошла пожилая соседка с тринадцатого этажа, и он, категорически любезный, держал лифт, здоровался с ней «g’day», не уверенный, что приветствие уместно по отношению к вечерней старушке, и с обреченностью готовился к разговору.

Как вы поживаете. На завтра обещают дождь. Как поживает ваша жена.

На этот раз он и соседке сказал легко, как в офисе:

– Моя жена больна. У нее синдром Аспергера.

– Больна? Как жаль. Она такая милая женщина… И давно она заболела? Еще сегодня утром все было в порядке.

– Давно, – ответил неопределенно, глядя на табло с этажами.

– Передавайте от меня пожелания скорейшего выздоровления… Это же надо, такая милая женщина. Еще сегодня утром мы пили кофе, и все было в порядке. Но ведь это не инфекционное, правда?

Седьмой… К ним, на четырнадцатый этаж, лифт идет так долго.

– Вы разве приехали из одних мест? Я думала, вы познакомились здесь. Вы оба хорошо говорите по-английски… – продолжала соседка. – Но у вашей жены совсем другой акцент. Мне казалось, она из другой местности, такого акцента я не слышала еще ни у кого.

«Это у вас акцент, у всех», – подумал по привычке, хотя в последнее время именно этот выговор казался ему обычным, а не то, что он раньше считал английским.

Двенадцатый. Тринадцатый. Вежливо и долго прощался, желал хорошего вечера.

«Какой еще кофе», – думал, проворачивая в двери ключ. На самом деле из кухни пахло кофе всегда. Дверь открылась. Как обычно, с облегчением, понял, что Нора дома.

Ее темный силуэт – в спальне, у окна. Свет вечернего солнца в рыжевато-черных волосах, обрезанных выше плеч. Локти на подоконнике. Желтоватые вечерние облака в окне. Молча подошел к ней. Нора изменилась за это время. Мелкие веснушки рассыпались по щекам. Солнечные лучи просвечивали пушистые ресницы, она поднимала их, смотрела на него, но он и на этот раз успел отвести взгляд. Он не мог встретиться с ней взглядом – не смотрел ей в глаза с тех самых пор. Без разумной причины. Но был убежден, что Норе здесь так же хорошо, как и ему, или по крайней мере как и ему не плохо.

Убедившись, что жена на месте, оставил ее у окна, пошел разогреть себе чего-нибудь съестного. До него медленно доходил смысл сказанного соседкой. За десять месяцев он ни разу не прикоснулся к Норе, не обменялся ни единым словом, если не считать случайного «да» в загсе, не встретился взглядом. Но, оказывается, она приглашает на кофе престарелых соседок и развлекает их беседами. Он рассмеялся – внезапно догадавшись, почему никто ничего не заметил… ни там, дома. Ни здесь. Раньше из всех людей только с ним говорила она легко и открыто. Теперь только с ним молчала. Интересно, что могла она рассказать этой идиотке соседке? На хорошем, как выяснилось, английском. И кому еще и что еще она могла рассказать? Там? Здесь?