Татьяна Дагович - Хохочущие куклы (сборник)

Музыка развернула их у самого зеркала, чуть не разбив о его поверхность.

– Мне, представь себе, тоже противно обнимать тебя, ведь ты мне сестра, еще и вся мокрая. А водить так рукой (он повел вниз по ее спине) мне нравится. А что думаешь ты, Нора? Ты механическая игрушка, я механическая игрушка, но мы родные.

А ей не нравилось. Не нравилось это все. В данный момент нужны были перламутровая чешуйка и Коленька, ни о чем другом не хотела и не могла думать.

– Я знаю, что ты думаешь – ты хочешь, чтобы тебя забыли, оставили в покое, хочешь заблудиться, провалиться, исчезнуть. Но с чего ты взяла, что твое тело – пропасть или лабиринт, – так по-твоему, сестричка, и так банально. Может, твое тело – прекрасный дворец, где ты калиф на час, всего на час, Нора. А дворец прекрасен.

– Нет. Извини, но мне нужно выйти в уборную.

– Первые слова. Надо же, тебе вечно нужно в уборную.

Галерея. Звуки затихают за спиной. Лестница, коридор. Вот она, спальня. Где, где, где. В ящичке нет. Искала. Кто мог трогать чешуйку? Вот, на столике. На самом видном месте.

Умиротворенная, Нора вернулась к гостям, пьяным, нерезким, как уставшие мухи.

Танцевала не с Алексом – но так же не улыбаясь и не глядя в лицо.

Благодарила Алекса за то, что он устроил праздник так хорошо, получала в ответ возражение: «Ты сегодня королева». Слышала шепот из углов: «Это совсем не та, что жила здесь раньше». – «Та же, та же! Неужели не узнаете?» – «Та умерла. Это ее сестра, их даже сравнивать нельзя. Посмотрите, как эта движется, как элегантна. У ее сестры был больной позвоночник, вы не знали? Она не могла даже повернуть голову… Да-да, от этого и скончалась». – «И все-таки это она же! Я-то уж проинформирован. Если была больна, значит, вылечили».

– Тебе нужно выпить еще, Нора. Но-ра, ты меня слышишь? Пошли танцевать, Нора. Пошли… Побежали!

Скользкий паркет. Те, что, поскользнувшись, падали, уже не поднимались. Их выносили. Слишком разные вина подавали к столу.

Она отражалась.

К черту прогнали оркестр, включили на все колонки радио из ее приемничка.

Конфетти сыплется с потолка, и новогодний дождик, и лепестки роз, и блестки, и серпантин. Смеются. Стекает по зеркалам разноцветный блестящий гель. По плечам. Блеск, звезды, блеск. (Сказала бы, лежа в бассейне, Саньке: «Они придурки и извращенцы. Я их королева».)

– Ты не устала, кузина?

– Нет.

– Тогда еще один танец. Если мы не упадем… А у тебя нет желания подрезать свои патлы? Ты знаешь, что сегодня произошло? Женщина, парикмахер, которую я присылал к тебе, победитель трех международных конкурсов, – она после твоих волос впала в истерику. Да-да, ты довела ее до попытки самоубийства. Не знала?

– Нет, я не знала.

Ей показалось, что она заметила Коленьку среди гостей, но то был не он. Искала дальше. Проглотила сладкую слюну, скопившуюся во рту. В углу лежал мертвый воробей. Не успели убрать – они появляются внезапно, эти мертвые птицы.

– Хочешь, Нора, я открою тебе секрет, пока мы танцуем. Знаешь, чего хотят все собравшиеся здесь, кроме нас двоих?

– Пить?

– Пить? Разве мало у нас напитков? Полгода они подбирали наряды, неделю репетировали, три ночи не спали. Они хотят спать, спать!

Внезапно погасли все лампы, и наступила тьма, такая беспросветная, что ей показалось, будто она через горло падает внутрь. Опомнившись, поняла, что у нее больше нет души, хотя определить – давно или с момента исчезновения света – не могла. Но сознание оставалось, ясное и незатуманенное, в пустоте. А больше не было никого и ничего.

Ничего под. Ничего над. Ничего в.

Прошел год. Удивляло, что нет звезд. Вдалеке, в воде проплывала навочка Санька.

Несколько тысяч лет прошло в полной темноте. Были и эпидемии, и войны, и стихии, апокалипсис сменялся новым апокалипсисом, но все продолжалось и продолжалось. И не заканчивалось. Как ее сериал. Нора, самая добрая из королев, пожелала всем погибнуть, предварительно проникнув в их суть и осознав безнадежность их стремлений. И осталась одна в пустыне домов, теплой зимой того года. Даже птицам она пожелала смерти, вот отчего они усеяли пол.

Она не знала, что после конца, всеобщей смерти, темнота в пустоте начинает сжиматься, и образует лабиринт, в котором вырастает человеческий организм, и делает шаги, и идет, сызнова. После конца все продолжается.

В темноте Нора расслышала его голос.

– Здравствуй, – сказал ее возлюбленный, по мудрому совету женщины Леночки обманувший Александра.