Осаму Дадзай - Избранные произведения

Глупый, высокомерный хулиган, идиот, к тому же еще грубый и хитрый развратник, дутый гений, мошенник, который живет, ни в чем себе не отказывая, а попав в нужду, разыгрывает самоубийства и пугает деревенских родственников. Жестоко — как с собакой или кошкой — обходился со своей добродетельной женой и, в конце концов, выгнал ее. Обо мне ходили легенды, люди передавали их друг другу, кто с насмешкой, кто с отвращением, меня уже окончательно вычеркнули из списка живых, во всяком случае, обращались со мной как с человеком абсолютно недееспособным.

Когда я это понял, мне стало страшно сделать хоть шаг из пансиона. Вечерами, когда не было, чего выпить, чтобы хоть как-то развлечься, я читал детективы, грыз сухое печенье. Ни из журналов, ни из газет заказов на литературную работу не приходило. К тому же мне и не хотелось ничего писать. Я не мог писать. Хотя ни один человек не напоминал мне о долгах, которые я сделал во время болезни, я мучился этим даже ночью во сне. Мне уже было 30.

А потом произошло что-то, что перевернуло мою жизнь. Я решил, что должен жить. Может быть, на меня так повлияли несчастья, обрушившиеся на нашу семью. Старший брат был избран депутатом, а потом сразу же привлечен к суду за нарушение закона о выборах. Мой брат был человеком по натуре исключительно честным, за что я всегда ею очень уважал. Не иначе как в его окружении оказались нечистоплотные люди.

Умерла старшая сестра. Умер племянник. Умер двоюродный брат. Обо всем этом я узнал с чужих слов. Так получилось, что я уже давно не переписывался со своими. Вся эта череда несчастий заставила меня оторвать голову от подушки. Я всегда стыдился того, что моя семья так влиятельна. Положение сына богатых родителей казалось мне уязвимым, и я приходил в отчаяние. Мучительный страх, который я ощущал, сознавая, что не имею никакого морального права пользоваться данными мне привилегиями, превращал меня в подхалима и мизантропа. У меня сложилось убеждение, что сыну богатых родителей — одна дорога — в ад. Сбежать — это трусость. Я старался умереть достойно, как полагается исчадию ада. Но в один прекрасный вечер я обнаружил, что никакой я не сын богатых родителей, а обычный бедняк, у которого нет даже приличного кимоно. Деньги из дома переводить мне будут только до конца этого года. Из фамильной книги меня уже выписали. При этом семья, в которой я вырос, тоже сейчас находится в самом плачевном состоянии. У меня больше нет полагавшихся мне но происхождению привилегий, которых я стыдился пред всеми. Наоборот, я нахожусь в очень стесненных обстоятельствах. Кроме этого, я осознал еще вот что. Пока я, забыв о своем желании умереть, валялся в комнате в пансионе, я удивительным образом заметно окреп физически, и об этом тоже нельзя не упомянуть, как об одной из важнейших причин. Можно, конечно, еще сказать и о том, что я повзрослел, о войне, об изменившемся взгляде на историю, о том, что мне опротивело бездельничать, о моем увлечении литературой, о проснувшейся вере в Бога… Но слишком уж бессмысленно объяснять, почему в сознании человека вдруг происходит переворот. Даже если эти объяснения претендуют на предельную точность, всегда где-нибудь остается лазейка для лжи. Может быть, это еще и потому, что человек не всегда выбирает себе дорогу, хорошенько все обдумав. Часто люди незаметно для самих себя оказываются там, куда они вовсе не рассчитывали попасть.

Ранней весной на тридцать первом году жизни мне впервые серьезно захотелось стать писателем. Запоздалое желание, если подумать. И я писал изо всех сил в совершенно пустой, неуютной комнатенке пансиона. Если что-нибудь оставалось от ужина, я тайком запасался едой, чтобы заморить червячка, когда засиживался за работой до глубокой ночи. На этот раз я писал уже не предсмертное послание. Я писал, чтобы жить. Один старший товарищ-литератор меня подбадривал. Другие меня единодушно ненавидели и потешались надо мной, и только этот писатель всегда тайно помогал мне сохранить себя как человека.

Я должен оправдать его доверие. Вскоре мой рассказ «На горе Обасутэ» был закончен. Я откровенно написал о том, как мы с X. поехали на источники Минаками, чтобы умереть. Он был сразу же распродан. Был один редактор, который не забыл про меня и ждал чего-нибудь новенького. Гонорар за эту рукопись я не стал пускать на ветер, а первым делом выкупил свое единственное приличное кимоно из ломбарда и, приодевшись, отправился путешествовать. В город Каи, в горы. У меня возник новый замысел, и я намеревался взяться за длинный роман. В Каи я провел целый год. Длинный роман я не закончил, но рассказов опубликовал больше десятка. Откликов было много, и все одобрительные. Я решил, что литературный мир — это прекрасно. Человек, которому удастся в нем прожить всю жизнь, должен быть очень счастлив.