Осаму Дадзай - Избранные произведения

Приоткрылась дверь, и муж, просунув свое мышиное личико, спросил глазами: «Еще нет?» Я кокетливо поманила его рукой: «Послушай… — мой голос прозвучал пронзительно, с вульгарным оживлением, так что я сразу сжалась и продолжила насколько возможно тише, — тебе не кажется, когда женщина думает: „Завтра — будь что будет“, проявляется ее самая женская суть?»

«К чему это ты?»

Он так оторопел, что я рассмеялась.

«Наверно, я плохо выразилась. Забудь. Пока я здесь сидела, возможно, я несколько изменилась. Эго неизбежно здесь, на дне. Я — слабая, поэтому на меня так быстро влияет окружающая среда, я обвыкаю. Я стала вульгарной. Душа неуклонно мельчает, разлагается, опускается, я уже почти как…» Я не договорила, резко оборвав. «Проститутка» — слово, которое вертелось у меня на языке. Слово, которое женщина не смеет произнести. Слово, мучительная мысль о котором хоть однажды да посещает любую женщину. Женщина вспоминает о нем при всяком унижении. Как только до меня начало смутно доходить мое нынешнее положение, как только я поняла, что, покрывшись язвами, превратилась душой и телом в страшного демона, я избрала позу самоуничижения, без конца талдыча про себя: «уродина, уродина», но лишь сейчас я осознала, что всегда любила одну только свою кожу, ее одну, это была моя единственная гордость, и вдруг выяснилось, что все то, чем я прежде так кичилась — скромность, смирение, покорность, все это лишь лживое притворство, а в сущности я была жалкой женщиной, живущей, как слепая, от случая к случаю, переменами настроения, и еще я поняла, что как бы ни было изощрено чувственное восприятие, это всего лишь животная природа человека, чуждая мудрости. Теперь я точно знала, кто я такая — взбалмошная дура.

Моя жизнь была сплошным заблуждением. Я кичилась тонкостью своих чувств, ошибочно принимая их за свидетельство моей разумности, а втайне любовалась собой, разве не так? В действительности же, я всего лишь глупая, недалекая баба.

«Я о многом успела подумать. Я — идиотка. Душевнобольная».

«Твоя правда. Я тебя понимаю, — ответил он с проникновенной улыбкой, как будто и вправду понимал. — Ой, наша очередь!»

По знаку медсестры я вошла в приемную, развязала пояс, одним махом разделась догола, взглянула вниз и вместо своих грудей увидела плоды граната. Больше чем сидящий передо мной врач, меня угнетал взгляд медсестры, стоявшей за спиной. Я и вправду не воспринимала врача как мужчину. Даже не запомнила отчетливо его лица. И врач обращался со мной не как с человеком, вертя и рассматривая со всех сторон.

«Отравление. Вы что-то не то съели», — спокойно сказал он.

«Я поправлюсь?»

«Поправитесь».

Странное чувство, как будто слышу его, находясь в другой комнате.

«Сейчас я расплачусь, пожалуйста, не смотрите».

«Скоро поправитесь. Вот только сделаем вам укольчик…»

Врач поднялся.

«Ничего опасного?» — спросил муж.

«Так точно».

Мне сделали укол, и мы вышли из больницы. «Руки уже лучше».

Я рассмотрела руки, подставив их солнцу. «Рада?» — спросил он.

И мне стало стыдно.

перевод Т. Соколовой-Делюсиной

Выслушайте, выслушайте меня, повелитель! Я расскажу все.

Этот человек ужасен. Да, да, отвратителен и жесток. А-а-а, Он просто невыносим. Он должен умереть…

Хорошо, хорошо, я буду говорить спокойно.

Он должен умереть. Он враг всем людям.

Да, я расскажу все, что знаю, ничего не утаю. Я знаю, где Он скрывается. Я скажу Вам. Замучьте, уничтожьте Его.

Он — мой учитель, мой господин. А лет Ему столько же, сколько и мне. Тридцать четыре. Чем же Он лучше? Он такой же человек, как и я. Но знаете ли Вы, как жестоко Он обращался со мной? Как издевался? Все, хватит, надоело. Я терпел, пока мог. Но стоит ли смиряться, когда душит гнев? А ведь до сих пор я пытался еще тайком уберечь Его! Никто не знает об этом. А сам Он не замечает. О нет! Он знает, отлично знает. И именно поэтому еще больше презирает меня. Гордец! Он вынужден прибегать к моим услугам, и это вызывает Его досаду Самонадеянность, доходящая до глупости! Он, видите ли, изволит полагать, что, принимая чьи-то услуги, проявляет слабость. Ну конечно, ведь больше всего на свете Он хочет прослыть всесильным! Это просто смешно! Мир не таков. Но именно в этом мире мы живем и должны поэтому, пробивая себе дорогу вперед, подобострастно склоняться перед одними и оттеснять других. Ничего другого нам просто не остается.

А вообще говоря, что Он может? Да ничего! У Него на губах молоко не обсохло! Ведь не будь рядом меня, Он давным-давно умер бы где-нибудь в ноле вместе со своими болванами-учениками. «Лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где преклонить голову».