Захар Прилепин - Восьмерка

…очень тугие, тугие, тугие дж-ж-ж-жинсы…

Тут она, взвизгнув, выясняет, что кожаные сиденья в машине ужасно холодные.

Поспешно, словно зверек, она взбирается ко мне на колени и, чуть подсуетясь рукою, говорит:

— Вот… так. Грей меня скорее.

— Это что, ваша машина? — спрашивал я, трогая пальцем мягкий потолок авто.

— Наша, наша, — отвечала она веселым шепотом, поскорее натягивая джинсы прямо на голое, так сказать, тело.

— Муж на ней ездит? — интересуюсь я, с некоторым опасением произнося слово «муж».

— Муж, — отвечает она просто. — У меня прав нет, — и тут же без перехода: — Холодища такая. Тут ведь отопление есть в гараже. Найди?

— Ты спишь с ним? — спрашиваю я, не двигаясь с места, и все что-то рисую пальцем на потолке.

— Конечно, сплю. Он же мой муж, — отвечает она чуть удивленно, но все так же весело.

— И что… получаешь удовольствие? — не унимаюсь я.

— Конечно, — она отвечает искренне и, кажется, на время забывает о холоде. — Глаза только надо закрыть. Как будто его нет. А вообще спать можно с кем угодно. Даже с ним. Разговаривать вот только потом невозможно совершенно.

— Почему?

— Как почему? Он же не умеет.

Я все еще рисовал на потолке, а она выскочила из машины, но не так царственно, как делают дамы из кинофильмов, — нога, еще нога, рука… — а ловко и быстро, словно ласка.

Она передвигалась в гараже, различая предметы в темноте, нашла то, что искала, щелкнула включателем, и заработал уютный, как бы попыхивающий сигарой, обогреватель. Она тут же демонстративно прислонилась к нему задком и, одновременно, уперлась ладонями.

Я открыл дверь машины и выглянул наружу.

— Мужики только врут, что они ревнивые, — сообщила она мне шепотом.

Лица ее не было видно, только две ладони на обогревателе, на правой руке был надломлен и обкусан крашенный ноготь — последствия неумелого использования ключа от гаража. В общем, я видел руки и, собственно говоря, даже не бедра, а спрятанный в джинсы пах — она сидела на обогревателе, чуть расставив ножки, и всполохов теплого света хватало ровно на то, чтобы бликовать на замочке молнии.

— Я недавно еду в вагоне электрички — были на даче у друзей, — рассказывает она. — Утром разругалась со своим, бросила в него вазой, чуть не убила… Самое смешное, мы за пять минут с ним до этого… имели дело. Там, слава богу, все друзья дрыхли, как мертвые — так что меня никто не останавливал, когда я убегала. Уселась в электричку — холодища. Двери открываются — и мороза полный вагон. Я на каблуках, в юбке, в колготках. Туда ж на такси добирались, а обратно вот так пришлось. Из меня течет — у них там воды на даче не было толком, не помылась даже. И ноги стынут, и то, что натекло между ног, — леденеет. Я сижу, смеюсь, мне и плохо, и щекотно. Рядом сидели небритые работяги, целый вагон — и все смотрели на меня. Если б я сказала им, что у меня такое происходит, — полезли бы туда не руками даже, а лицами, — все бы там щетиной расчесали.

— При чем тут ревность? — говорю я.

— А что такое ревность? — спрашивает она.

Я неотрывно смотрю на бликующий ее замочек и только иногда, мельком, на обломанный ноготь.

— Что-то другое, — с трудом произношу я.

— Тогда любое человеческое качество у мужчины и то же самое качество у женщины должно иметь разные наименования. Нет никаких оснований называть мужскую ревность и ревность женскую — одним словом. Глупость, подлость, трусость и, ну, не знаю, предательство — все это должны быть разные понятия, если речь идет о людях с разными половыми признаками. Понимаешь?

— Нет.

— Это просто. То, что для женщины нормально, — мужчину за это надо убивать.

— А наоборот бывает?

Она задумалась.

— Нет, — ответила твердо. — Мужчину надо убивать за всё.

Я еще не нашелся с ответом, да и не уверен, что искал его, как она скомандовала:

— Тихо!

Я услышал, как хрустит гравий, — кто-то шел.

«Сейчас тебя убьют, — сказал я себе. — И за дело».

— Толя! — позвал кто-то с улицы. — Как ты?

«Сосед, — догадался я. — Из того гаража, где играла музыка».

Она стремительно вырвала откуда-то из-под меня свой плащ или пальто и тут же прикрыла заднюю дверь машины.

— Это не Толя! — ответила она спокойно. — Это его жена.

— Ты чего здесь, цыганочка?

До тех пор, пока лицо соседа не появилось в проеме дверей, она успела натянуть свое пальто… кажется, все-таки пальто.

— Да вот сумочку оставила, вернулась забрать.

Она открыла переднюю дверь в машине.