Манохар Малгонкар - Излучина Ганга

Но в этот день Гьян увидел дом вблизи. Их провели через парадный вход наверх в гостиную, где был сервирован чай. Лакеи в белом разносили подносы с пирожными, сандвичами, закусками и сладостями. Гьян никогда не пробовал таких яств, да и чай не приходилось ему пить из такой изящной, невесомой и хрупкой чашечки.

Родители Деби-даяла уехали на весь день в Лахор, но его сестра оставалась дома. Сундари сидела за столом, уставленным многочисленными предметами чайного сервиза из тяжелого серебра, — хладнокровная, невозмутимая, благоухающая едва слышным ароматом духов и невыразимо очаровательная.

Никого из гостей Гьян не знал. Здесь был Сингх, молчаливый бородатый человек с черными, словно гипнотизирующими глазами, в тюрбане сикха и со стальным браслетом на запястье, хотя к сикхам он, по-видимому, не принадлежал, судя по тому, как он открыто курил [5] С и к х и з м — вероучение, основанное в XV веке выдающимся пенджабским поэтом и религиозным реформатором Нанаком; английская колониальная администрация в своих политических интересах пыталась представить религиозные общины в Индии, в том числе и сикхов, в качестве самостоятельных наций; однако точно так же, как индусы и мусульмане не представляют самостоятельных наций, а входят составной частью в различные народы Индии, так и сикхи не являются нацией, они составляют значительную часть пенджабского народа, среди которого также распространены и индуизм, и ислам; сикхизм запрещает курение и употребление спиртных напитков. ; присутствовал и некто Босу, говоривший с заметным бенгальским акцентом. К колледжу никто из них не имел никакого отношения.

Была еще и подруга Сундари, одетая в шаровары и блузку, типичная пенджабская девушка, свежая, розовая, светлокожая, соблазнительно пухленькая, с несколько резкими чертами лица, но необычайно привлекательная далее для тех, кто знает, что она располнеет к двадцати пяти годам и постареет к тридцати.

Но Гьяну было не до этой девушки и вообще ни до кого из гостей. От одного присутствия Сундари его бросало то в жар, то в холод. Известная всему городу единственная дочь богатых родителей так ласково обошлась с ним, сокурсником брата, что Гьян не мог понять, действительно ли он симпатичен ей или она лишь проявляет снисходительность.

— Зачем вы попросили Деби привязать собаку? — спросила она Сингха. — Спиндл такая маленькая и такая добрая.

Перед этим болонка Спиндл была удалена из гостиной в комнату Деби-даяла, несмотря на громкий протестующий лай.

— Собаки раздражают меня. Как-то раз мне пришлось несколько миль удирать от полицейских ищеек. Такое не забывается.

Наступило молчание. Каждый старался притвориться, что не усмотрел ничего необычного в словах Сингха. Сам он сосредоточенно помешивал чай, отвернувшись от всех. Казалось, мысленно он был где-то в прошлом.

— Как ты думаешь, можно будет осмотреть музей, — спросил Гьян приятеля, — раз уж твой отец в отъезде?

Ему ответила Сундари:

— Конечно! Но вы могли бы это сделать и при папе. Он с удовольствием показал бы вам его сам, я уверена. Теперь же вам придется довольствоваться моими объяснениями, а я ничего не смыслю в бронзе.

Покинув других гостей, продолжавших пить чай, курить и обсуждать предстоящий вечером пикник, они отправились в комнату в конце веранды, где размещалась коллекция древних медных, латунных и бронзовых статуэток, которой, как он слышал, не было равных нигде, кроме Музея принца Уэльского в Бомбее.

В комнате с высоким потолком, где находилась коллекция, было прохладно. Закрытые ставни не пропускали света. Сначала Гьян сознавал только, что он вдвоем с Сундари в полутемной комнате, и ощущал прикосновение ее руки, «нежной, как лепесток цветка чампака» [6] Ч а м и а к — очень красивый цветок из семейства магнолиевых. , вспомнил Гьян излюбленное сравнение санскритских поэтов. А потом, когда глаза его привыкли к темноте, он увидел бронзовые фигуры — все сразу — и на какое-то время забыл о девушке. Боги, богини и демоны индуистского пантеона окружили его со всех сторон, словно явились все вместе к молящемуся. Боги танцующие, смеющиеся ласковые, воинственные, благословляющие, проклинающие, созерцающие, влюбленные, издевающиеся — каждый из них застыл в какой-нибудь позе, и в то же время нее были полны движения, жизни, одухотворенности.

На миг он, смотревший на них, превратился в изваяние, мертвое, лишенное возраста, бездыханное, а окружавшие его статуи были живыми, они творили гимн рождению и смерти, играли драму созидания и разрушения. Он стоял в оцепенении, с остановившимся взглядом, отрешенный от всего на свете, словно в молитвенном экстазе.