Андре Шварц-Барт - Утренняя звезда

Однажды, когда скрипач так сидел под липой, немцы схватили его и насильно привели в шикарное кафе гетто, где молодым людям под страхом смерти приказали танцевать совершенно обнаженными перед камерой. А на столах были прихотливо разложены всяческие яства. Такого рода фильмы снимали в гетто регулярно, чтобы унять страхи остального мира, обеспокоенного судьбой этого народа. Но, увидев все это, Исаак Келнер бросил скрипку наземь и растоптал ее со словами: «Шестерни мирового механизма разлетелись в прах».

Нисколько не тронутый его волнением, один из офицеров сделал с головой старика то же, что тот сотворил со скрипкой. Хаиму так и не удалось прочитать кадиш над распростертым поперек тротуара телом. Затем, в сопровождении троицы исхудавших братьев, листочков еще зеленых, но уже кое-где траченных желтизной, он побрел к липе, как пилигрим к месту последнего поклонения. Несколько почтенных буржуа иронически показывали на него пальцем. Высоко-высоко в небе играла невидимая скрипка, но сама красота музыки стала нестерпимо оскорбительной, как и умиротворенность старой липы.

Поговаривали, что мир идет к концу. А некоторые утверждали, что составы с работниками уходят с Умшлагплац не для того, чтобы высадить их в каком-нибудь аравийском королевстве: конечная остановка гораздо ближе к Варшаве, и с ними со всеми поступят хуже, нежели при жизни пророка Иезекииля, гораздо хуже, чем в царствие ассирийского царя Ашшурбанипала, или в те годы, когда правил император Адриан. А значит, с горестным облегчением думал Хаим, Мессия на подходе. Сам же он впал в мрачную подавленность. Конечно, ноги, руки и язык делали все для поддержания жизни, по крайней мере, для того, чтобы обеспечить братьям официально отмеряемую ежедневную долю в двадцать граммов хлеба, а также их порцию картошки, овсяной каши и одно яйцо в месяц. Тайно, не признаваясь никому, он терзался вопросом, есть ли Всевышний судия и хоть какая-то справедливость на свете, и все казалось ему тщетным. Один старый нищий рассказал ему как-то совершенно невразумительную побасенку о звездах, что люди созерцают в ночи: будто в этом абсурдном мире без верха и низа, без начала и конца земле отведено место малой песчинки, — байку, которую Хаим воспринял как еще один гуляющий по гетто слух, быть может, наряду со многими подобными, придуманный немцами, однако что-то в его душе со странным удовлетворением отозвалось на это.

Приход Мессии был назначен прямо на день Пасхи, чтобы одновременно освобождение всех сынов Адама от цепей зла совпадало с исходом из Египта, с освобождением от цепей рабства: таким образом конец соединится с началом. В нем словно вспыхнул фейерверк, радостный огонь, ибо адепты Мессии говорили дело: «Мессия близок, он на пороге, а перед тем, как воссияет свет, темнота должна быть глубокой». Нет, Бог не мог допустить, чтобы мир остался таким. Бог — добр, и все это совершается по Его воле, дабы приблизить приход Мессии. С сердцем, переполненным благодарностью к Всевышнему, он перецеловал братьев и направился на Крохмальную улицу. Младший уже доходил, руки у него стали желтыми и прозрачными, поэтому Хаим посадил его на закорки, и все четверо с трудом добрались до дома, где молились люди в белом. Тех осталось всего человек десять в помещении, не имевшем окон и дверей, с ними там находились и их жены, некоторые — в традиционных париках, остальные — в больших платках, чтобы прикрыть голову, обритую наголо, как то и подобает.

Хаим приостановился в дверях и провозгласил: «Евреи, возрадуйтесь! Завтра и мертвые вернутся к жизни». Он сам не понял, почему заговорил таким образом. Но лежащие в темноте мужчины и женщины, иные из которых и сами были доведены почти до состояния «сухих листков», сверх ожидания откликнулись просто: «Аминь», словно он сообщил им очевидную истину самого заурядного свойства, заезженную повседневным употреблением за сотни и сотни лет. А он, держа младшего на закорках, все еще боязливо стоял на пороге. Но тут некто, совершенно тонувший в своем талесе, выступил из полумрака и любезно произнес:

— Друг, нам как раз не хватало одного ребенка, а теперь Мессия не замедлит явиться, как и предсказано: «Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их».

Изрекший это оказался малорослым человеком с грубыми чертами лица и огромной рыжей бородой, скрывавшей часть груди и плеч. Но на этой узловатой физиономии, выражавшей свирепую решимость, бесконечно нежно светились голубые глаза, младенчески взиравшие на белый свет, как у покойного старого скрипача. Он увидел ребенка на плечах Хаима и еще двоих, прятавшихся за его спиной, и продолжил тоном чуть надсадной шутки: