Андрей Новиков-Ланской - Кто против нас?

Тем временем профессор с напряжением в голосе сказал Владимиру Ильичу:

— Я вижу, что он — случайность. Но я требую скорее уходить на курган, нужно быстро стрелять и идти туда.

Директор, прищурясь, посмотрел на него, потом вышел ненадолго из комнаты. А когда вернулся, в руке у него был нож Гедройца.

— Смотри, Дитрих, что мне Сенька передал. Вот какое оружие наш приятель с собой, понимаешь ли, в портфеле носит. То есть носил, я хотел сказать, — Владимир Ильич замолчал, внимательно глядя на старого немца. — Раз ты желаешь поскорее разделаться с нашим горе-писателем, давай заколи его сам. Он связанный лежит, мешать не будет. Нож тебе хорошо в руку ляжет, это ведь от немецкого штыка. Андрей и заточил его как раз, можно и без замаха насквозь проткнуть. Ваше, понимаешь ли, немецкое качество!

Директор протянул нож Дитриху, тот смотрел на директора, явно пытаясь понять, не шутит ли он. У Гедройца забилось сердце, перехватило дыхание. Профессор Дитц спокойно подошёл к директору, взял нож, потрогал острие, взвесил на ладони, стал медленно приближаться к связанному Андрею, угрожающе приставил кончик ножа к его горлу. Гедройц сжал челюсти, сглотнул слюну, немец надавил, поцарапал кожу, но отвёл нож от горла. Горячая волна облегчения прошла по всему телу Гедройца. Вдруг немец замахнулся, его глаза засветились безразличным стальным блеском, Гедройц зажмурился, и немец всей силой своего хилого тела направил нож в живот своей жертвы.

Но мгновением раньше, когда тонкая рука с ножом только начала движение в сторону Гедройца, раздался громкий хлопок, из груди немецкого профессора вырвался сиплый стон, он повалился на связанное тело, из ослабевшей кисти нож выпал тяжёлой ручкой вниз и лишь слегка поранил Гедройца. Сам же немец был весь в крови, его шея была разорвана, и кровь текла на лицо Андрея. Ему пришлось дважды резко дернуться, чтобы скинуть с себя труп Дитриха Дитца. В углу комнаты с дымящимся револьвером в руке стоял директор музея Владимир Ильич. Он положил оружие на стол и молча вышел из комнаты.

Мысли и чувства Гедройца смешались. Такого спасительного для него поворота событий он никак не мог предположить. Облегчение, которое он испытал, чудесно сейчас избежав смерти, соединялось с непониманием того, что же именно сейчас произошло. Как это так, его, Гедройца, враг только что застрелил своего подельника. Значит, они всё-таки были не заодно. Значит, между ними было серьёзное внутреннее противоречие. Значит, директор действительно не ищет смерти Гедройца. Тогда почему он пытался прежде убить его, задавить машиной? Или ситуация с тех пор изменилась? Нет, не надо даже думать об этом, главное — всё хорошо закончилось. Да почему же закончилось? Ещё ничего не известно.

Какой же всё-таки он, Гедройц, глупец, обрадовался раньше времени, а всё ведь элементарно объясняется: директор просто-напросто избавляется от всех своих конкурентов. Сначала от профессора, потом от него. Хотя, с другой стороны, довольно странная последовательность. Ему ничто не мешало дать возможность немцу заколоть связанного человека, нет же — выстрелил в самый последний момент…

Владимир Ильич вошел в комнату, куря трубку, и трубка дрожала в его руке. Гедройц в первый раз увидел его курящим. Сладкий фруктовый дым наполнил всю комнату. Директор молча подошёл к Гедройцу. Тот подумал, что он хочет его развязать, но этого не произошло — директор просто оттащил чуть в сторону тело Дитца и вытер тряпкой кровь с лица Гедройца. Потом он заговорил, и голос его был напряжен:

— Я должен извиниться перед вами, Андрей.

— Я думаю, что я должен благодарить вас, — сразу перебил его Гедройц.

— Не думаю. Как бы там ни было, всё, что я вам наговорил, что произошло, — это была инсценировка, понимаешь ли, игра с моей стороны.

— И вы с Дитцем не компаньоны?

— Конечно, нет. Какие мы с ним компаньоны! Хотя он, пожалуй, так думал. А вы могли бы догадаться, что к чему. Совсем в людях не разбираетесь. Тоже мне писатель, понимаешь ли. Я ведь говорил вам, что я всю войну прошел, с ранениями и контузиями. А значит, никаких общих дел у меня с помощником Гитлера быть не может! Когда он объявился здесь, когда вышел на руководство музея, мне пришлось сразу записаться к нему в друзья-подельники, чтобы не упустить его из-под контроля. Чтобы понять, что он знает о кургане. Думал: пусть сначала всё организует, а потом я, понимаешь ли, решу, что с ним делать. Всерьез я перепугался, когда он пропал на пару дней, это когда рыбаки топили его, как выяснилось потом.