Андрей Новиков-Ланской - Кто против нас?

Но ведь он по-прежнему видит свет лампы! И слышит голос: «Это лунный свет. Посмотри, какой он мутный», — мягко отвечает ему кто-то, и этот голос не могут заглушить истошные вопли бесов. «Улетим отсюда? У меня есть дом поспокойнее», — кто-то ласково подхватывает его под руки, и они тихо улетают из этого леса, оставляя внизу лес, бабочек, их полуночный шабаш. Поднявшись высоко, его бросают, и он падает обратно. Но на месте дома черное болото. Перед самым столкновением со смердящей водой Гедройц очнулся.

Его руки и ноги были связаны, голова обмотана материей. Затылок разламывался от давящей пульсирующей боли, в глазах плавали разноцветные окружности. Тело затекло, и кожу щипало. В животе всё было пережато — и жарко. Забитый в рот кляп царапал горло, и очень хотелось пить.

Комната, в которой находился Гедройц, была скудно освещена тусклым уличным фонарём, он почти не видел того, что было в двух шагах от него. Он попытался вспомнить, что же с ним на этот раз случилось. Воспоминания обрывались на тех злосчастных ударах в живот и по голове. Они говорили только об одном: его до потери сознания избил водитель машины и привез сюда, где, связанный и израненный, Гедройц стал жертвой заурядного преступления.

Почему же заурядного? Ведь если бы шофер, бандит этот, просто хотел его ограбить, то, забрав деньги и документы, оставил бы валяться там же, на дороге, или чуть в стороне. А если бы хотел увезти его подальше от людских глаз, то не оставил бы в живых, не стал бы возиться с ним — связывать руки и ноги, прятать в какой-то темной комнате. Так что, видимо, дело здесь не в ограблении. Какую-то другую, неведомую цель преследовал его похититель.

Гедройцу было очень страшно, но он старался заставить себя размышлять о том, что с ним произошло, с тем чтобы найти решение, выход из своего очередного кошмара. Впрочем, хорошо размышлять у Гедройца не получалось. Единственный его неприятель, директор-самоубийца, покоился на дне Волги, других же врагов у Андрея не было. Или, может быть, всё это ошибка? Его приняли за другого и теперь не знают, что делать?

Гедройц вдруг услышал глухие человеческие голоса, они приближались и постепенно превращались в членораздельную речь. Между собой разговаривали два человека. Гедройц хотел сразу попытаться закричать, но решил прежде прислушаться к диалогу. Первый голос принадлежал русскому, но не водителю, и был знаком. Поврежденный же мозг Гедройца не мог сразу признать его. Второй голос был совсем старческий, высокий и сиплый, и с сильным акцентом. Андрей напряжённо вслушивался в беседу за стеной:

— …Конечно, Дитрих, он здесь нам совсем не нужен, помешает работать. Но убивать Гедройца зачем? Припугнём, понимаешь ли, и пусть убирается отсюда. Я думаю, он скоро придет в себя и сам сбежит, — произнес первый русский голос, и Андрей понял, что речь идет о его персоне. Во всяком случае, не было ошибки в его похищении, раз похититель знает его имя. Но, конечно, он знает его имя, у него же его документы! И всё-таки очень знакомый голос…

Иностранец с трудом подбирал русские слова, возражая своему собеседнику:

— Мой друг, давай посмотрим: ты не хочешь видеть. Что может быть, если он не один приехал в Шталинград? Тайный союз стоит за ним, и они стоят против нас. Союз его, разведчика, против нас прислал.

— Да что ты говоришь? Ты посмотри на него. Ни один здравомыслящий человек не стал бы вести себя, как он. Он же дилетант, он, понимаешь ли, никем и ничем не защищён. Поверь мне, Дитрих, я с ним общался. Он даже приблизительно не знает, что здесь на самом деле происходит.

— Мой друг, я могу это хорошо понять, что он есть случайность, но это не важно здесь. Поэтому не имеем мы другого выбора — мы должны его устранить… До этого нам нужно получить из него его информацию и, когда нужно, пытки применить. Я уверен, что мы его признание иметь будем. Он будет правду говорить, — лепетал иностранец, и Гедройц холодел, слыша такие слова.

— Да поверь мне, Дитрих, совершенно он ни при чем. Простой журналист накопал материалов ну и решил на сенсации себе имя сделать, да и деньжат, понимаешь ли, заработать…

Дитрих резко прервал русского, в его тихом голосе появилась уверенная монотонность:

— Мы имеем одну цель. Мы не можем позволить быть добрыми, как ты — добрый человек. Мы не можем проиграть наше дело, давай не будем продолжать говорить.

— Ладно, Дитрих. Действительно, не надо ссориться из-за пустяков. Пусть будет как будет…