Мишель Турнье - Метеоры

Мы прибываем в комиссариат Белэр, на одноименной улице. Зловещий зал, пахнущий холодным окурком. Меня заставляют вывернуть карманы. Я убеждаюсь, что Флеретта по-прежнему в числе моих личных мелких вещей. Не хватало еще, чтобы эти хулиганы ее у меня позаимствовали! Мне оставляют галстук и шнурки. Легкое разочарование: меня не заставляют снять штаны и наклониться вперед, чтобы выставить дыру в заднице на обозрение надзирателя. Я обещал себе некоторое удовлетворение от этой сцены, которую считал неизбежной. Я даже уже с полчаса держал в резерве отлично приправленный пук, который пришлось совершенно зазря выпустить скрипичным аккордом. Потому что я тут же узнал это преддверие тюрьмы, где меня ожидал, растекшись по скамье, с трех сторон прикрепленной к стене, приземистый силуэт двух личностей без формы и цвета, но отнюдь не без запаха. Как, однако, все совпадает с тем, что я ожидал! Либо у приличных людей настолько точное и ясное представление о заточении, либо я сам, еще прежде всякого опыта, скроен из того материала, из которого выходят узники тюрьмы? Я выбираю кусок скамьи, как можно более удаленный от двух моих компаньонов, и приступаю к полулетаргическому ожиданию, испещренному живыми и краткими периодами ясности ума. Дважды решетки распахиваются, и кто-то вталкивает человеческие обломки, один падает справа от меня, другой слева. Я знаю, что в тюрьме скученность хуже одиночества. В конце концов, время идет довольно быстро.

По наступлении семи часов чин в форме открывает засов на решетке и делает мне знак выйти. Почему мне? Видимо, потому, что я одет лучше, чем четверо моих собратьев. Раболепие перед буржуа, грубость к простым людям, вот как выражается социальная философия стражей порядка.

Комиссар полиции — маленького роста, лысый и тщедушный — и его заурядный вид, несмотря на физиономию явного гетеросексуала, несколько расстраивает мой боевой дух. И тем не менее я очертя голову бросаюсь в атаку.

— Сегодня ночью, без малейшей причины, я подвергся нападению двух ваших подручных. Затем я провожу мерзейшую ночь у вас. Объяснение?

Он тупо смотрит на меня и без слов нажимает на кнопку. Далекий звонок. Ожидание. Дверь открывается и впускает одного из полицейских из Венсенского леса. В левой руке он несет Флеретту. Я с удовлетворением констатирую, что его правая рука укрыта огромной бинтовой повязкой.

— Что касается нападения, то вы сами ранили одного из моих людей. Я выдвигаю против вас обвинение в нанесении телесных повреждений сотруднику полиции при исполнении служебных обязанностей.

— Он слепил меня своим фонариком.

— Что вы делали ночью в парке?

— Я энтомолог. Коллекционирую бабочек.

— Охотились на бабочек в час ночи?

— Вот именно. Я величайший в мире специалист по ночным бабочкам.

— Вы надо мной издеваетесь, — констатирует он со скукой.

Затем он забирает Флеретту из рук подчиненного, машет ею в воздухе, словно чтобы оценить ее легкость, гибкость, нажимает кнопку механизма, снимает ножны.

— Тростевая шпага. Запрещенный вид оружия. Можно выдвинуть обвинение и по второй статье, — комментирует он с унылым видом.

Я слегка теряю присутствие духа. Я готовился сразиться с разъяренным быком. Это бескровное животное отказывается соответствовать моим цитатам. Чтобы придать себе дух, я достаю из одного из часовых кармашков медальон, приоткрываю его и подношу к ноздрям. Комиссар следит за мной с видом все изведавшего.

— Что это? — спрашивает он наконец. — Наркотик?

Я подхожу ближе.

— Спрессованный образчик бытовых отбросов Роана. Я король помойки.

Никакого любопытства в его взгляде. Безграничное уныние.

— Ну и для чего вам это нюхать?

— Этот запах возвращает меня к себе и помогает мне выносить ту или иную спертую атмосферу, пленником которой я на время могу оказаться.

— Атмосферу комиссариата полиции, например?

— Например.

Он уныло смотрит на руки, сложенные на промокашке. Неужели расплачется?

— У вас есть знакомые в Париже?

Я предвидел вопрос и обдумал ответ. В конце концов я решил при необходимости привлечь Тома Куссека. Мне отнюдь не претила мысль немного скомпрометировать бывшего клинка и оросить каплей помоев его белоснежное голубиное оперенье.

— Аббат Тома, настоятель церкви Святого Духа на улице Брешолу. Я должен сегодня вечером обедать в ризнице.

Комиссар делает знак инспектору в штатском, который ведет меня в смежную комнату. Ожидание. Думается, он звонит Тома. Вот уж кому не пришлось слишком долго ждать, чтобы увидеть меня — снова увидеть? — в надлежащем свете!