Мишель Турнье - Метеоры

— Я пережила здесь большое наводнение 1959 года, — сказала Хамида. В ту ночь я внезапно проснулась и увидела, с непередаваемым ужасом, как черный и жирный язык, скользнув под моей дверью, образуя перед собой отростки, щупальца, постепенно, сантиметр за сантиметром, покрывает весь пол моей комнаты. Я стала в спешке одеваться, шлепая ногами по мокрой грязи, как вдруг выключилось электричество. Я убежала из комнаты, боясь быть там погребенной. На улице я нашла только темную плещущую бездну, о ее глубине можно было догадываться по фонарям и факелам, горящим в далеких лодках. Крики, рыдания, вой пожарной сирены прорезали тишину, только подчеркивая ее тяжесть. Пришлось ждать до следующего вечера, когда вода начала отступать в море тремя путями — через bocche di porto, [14] Устья порта (ит.). через порты Лидо, Маламокко и Кьоджи. Тогда в сумерках, темных от нависших свинцовых облаков, стало видно, что на всех улочках, площадях, во всех первых этажах все залито толстым слоем мазута, гнилыми водорослями, везде валялась разложившаяся падаль.

Она замолчала, следя глазами за сверкающими движениями блестящего диска «йойо», который то поднимал, то опускал бродячий торговец, дергая его за веревочку.

— Жан в Эль-Кантара — рядом с умирающей Деборой. Вы здесь в Венеции, дрожащей в предчувствии водяной могилы, — сказала она. — Что-то зловещее преследует разделенных близнецов. Говорят, что двойная траектория должна быть фатально отмечена превратностями и катастрофами. Почему?

— По правде сказать, не знаю. Но, может быть, узнаю когда-нибудь, некоторые пока смутно ощущаемые вещи могут проясниться. Мы с Жаном образовали автономную ячейку, погруженную в мир «непарных», как мы их назвали, потому, что мир переполнен людьми, рожденными поодиночке. Но наша клетка была закрыта, запаяна, как ампула, и все излучения, эманации, излияния передавались другому, в точности повторялись другим, и поглощались. Мир непарных был отделен от нас, и мы от него. И только особые обстоятельства разрушили нашу клетку. Когда-то она имела основания быть герметичной. Но запаянную ампулу сломали. С этих пор разделенные близнецы воздействовали не друг на друга, но на других, на предметы и живые существа. Было ли это роковым поступком? Присутствие каждого из нас в точках, где происходит нечто ужасное, еще не означает, что мы за это ответственны. Может быть, слово «родство» лучше выразит это. Может статься, что разлученные близнецы, выброшенные в мир, в чужие города, к непарным людям, не провоцировали, конечно, беды, разрывы, взрывы, но имели с этими феноменами симпатические связи, привлекали их.

— Да. А может быть, наоборот. Близнецы, привлеченные в определенную точку потому, что там могла случиться катастрофа, ускоряли ее реализацию просто своим присутствием…

— Близнецы? Из нас двоих я был консерватором, хранителем. Жан, наоборот, повиновался воле к разрыву, разлуке. Мой отец руководил заводом, где ткали и чесали шерсть. Жану нравилось смотреть на чесальщиц, я же чувствовал себя счастливым рядом с вязальщицами. С тех пор, я пришел к выводу, что Жан-кардажник сеет раздор и разрушает все, к чему прикасается, таково его призвание. Вот почему я сделал все возможное, чтобы вернуть его и снова привлечь к Бепу.

— Если у меня и оставалось сомнение по поводу вашей идентичности, теперь оно развеялось. Вы обвиняете вашего брата. Вы делаете из него птицу, предвещающую несчастье. Я же нашла в нем открытого, симпатичного и притягательного юношу.

— Чтобы скрыться от Бепа, Жан бросается на шею прохожим. Я не удивлюсь, если Дебора и Ральф усыновят его. В детстве наша неразрывная связь делала нас мало расположенными к сыновьим чувствам. Сейчас, порвав ее, он ищет отца. Но я-то знаю, что он не знает себя самого. Вряд ли это хорошо кончится. Кстати, разве вы сами не сказали мне, что новости плохие?

Круг замкнулся. Каким чудом синхронизация трех оркестров произошла именно в этот момент? Вдруг они заиграли согласно, и это было Лето, прекрасное и плодоносное, барочное лето, выходящее из берегов и смеющееся, лето — как огромный рог изобилия, триумфально несомый кортежем ангелочков и силенов. Действительно согласно? Наверно, не абсолютно, так как я хорошо слышал то, что играли в ближайших кафе, но что играют в дальнем «Флориане», я улавливал с трудом… Но в «Лавене» и «Квадри» явно слышалось легкое расхождение, создававшее едва уловимый эффект эха, которое придает музыке густоту и глубину. Благодаря этой особого рода стереофонии казалось, что вся площадь Сан-Марко сама по себе, ее плиты, аркады, высокие окна. Часовая башня, грубо мужественная Кампаниле, впятеро большая и женственная округлость собора — сами порождают эту музыку.