Ларри Бейнхарт - Американский герой

Табби выдувает кольцо дыма.

— Усек?

Бигл, слегка одурманенный табачным дымом, тоже пытается выдуть колечко. Но у него не очень-то получается.

— Нет, — отвечает он.

— Когда счет будет один — два, подающему придется делать срезку. Его потенциальные возможности изменятся. Когда подающий будет бросать мяч, он окажется сзади. И тогда игрок с битой сможет тоже немного отступить, и у него появится выбор. Подающему же придется быть более точным и метким, иначе он рискует получить пробежку. Чувствуешь, как меняются потенциальные возможности?

— Да, понял, — отвечает Бигл. И он, кажется, действительно начинает понимать. Он кивает и начинает различать действие в полном бездействии. Он снова вдыхает дым сигары, шум в голове становится сильнее, и вдруг он понимает что-то очень важное о режиссуре действительности. Он вспоминает о том, как однажды был в Нью-Йорке как раз в то время, когда «Мерс» играли в плей-оф с «Хьюстон астрос». Это был долгий матч — казалось, он будет длиться вечно. Он был настолько долгий, что нарушил нормальное течение жизни: нью-йоркцы превратились в заядлых болельщиков, толпились у телевизоров, стоящих в витринах магазинов, или у мини-экранов переносных телевизоров, расположенных на задних сиденьях лимузинов; прохожие обращались к совершенно незнакомым грузчикам — потому что у грузчиков всегда включено радио — с вопросами: «Какой счет? Что происходит? Какие новости?», словно речь шла о военных действиях.

И действительность текла в таком же замедленном ритме, как игра в бейсбол. Даже полный покой казался действием. Потому что во время ожидания накапливались или рассеивались силы.

— У тебя еще есть кока из Сент-Луиса? — спрашивает Табби.

Все очень напоминает «Красотку», за тем исключением, что я исполняю роль Джулии Робертс, а Мэгги — роль Ричарда Гира. Мы начинаем в десять, и к двенадцати я уже готов. Я еще никогда не видел ее такой беззаботной, игривой и веселой. Всем продавцам она сообщает, что я ее личная игрушка, выпущенная специально для девочек, чтобы ее можно было одевать и раздевать. Это каждый раз заставляет меня покрываться краской. Я начинаю возражать, но Мэгги заявляет, что мне, столь мужественному, нечего опасаться и я должен уступить ей, потому что в душе она остается маленькой девочкой. Что вполне вероятно. Слышать это гораздо приятнее, чем если бы она заявляла, что это ее деньги и что я должен выглядеть прилично, если хочу, чтобы нас видели вместе. Впрочем, она и не говорит этого. Поэтому я позволяю ей выбирать одежду, а целой веренице странных продавцов, говорящих со всеми возможными акцентами, разглядывать и измерять меня, чтобы определить, что больше всего мне подойдет.

Лично я считаю, что камуфляж и винтовка М-16. Синий костюм из универсама «Сирс», который можно носить годами, белая рубашка и полицейские ботинки. Пара свободных и удобных свитеров, в которых можно сутками сидеть в «форде» и вести наблюдение. На мой взгляд, мне подходит именно это.

На самом деле я ворчу только потому, что, по-моему, она этого ждет. На самом деле все это мне очень приятно.

Мы устраиваем легкий ланч в одном из заведений, места в которых нужно заказывать за два-три месяца. Если вы, конечно, не Магдалина Лазло, Джина Роулендс или Дэвид Хартман: тогда вы просто заходите, и там уже откуда-то знают, что вы придете, и вас ожидает накрытый стол. Я заказываю сэндвич: тунец с майонезом, салатом и помидором, хотя все эти продукты здесь называются: иначе. И еще нам приносят бутылку воды за восемь долларов.

После ланча Мэгги отвозит меня к Ямато и оставляет меня с высоким стройным японцем Иго — истинным художником в своей профессии. Его кисти принадлежат несколько картин, украшающих стены, он также автор дизайна некоторых пиджаков. Философия Ямато такова: «Мы являемся произведениями искусства, все и каждый. И для меня одевать человека — акт творчества, не менее глубинный и значимый, чем наложение краски на холст», поэтому все продавцы Ямато владеют психологией цвета и ткани и создают произведения искусства, достойные всеобщего обозрения. Цены нигде не указаны.

Ито подводит меня к целой коллекции пиджаков. Многие из них сделаны из таких материалов, о которых я даже никогда не слышал. Затем он вручает мне набор цветных карточек и просит, чтобы я расположил их в порядке предпочтения.

Я оборачиваюсь и вижу Джека Кашинга. Он стоит с Томом Беренжером и тоже рассматривает пиджаки. Рядом с ними два других продавца — Хиро и Никио. Хиро занимается керамикой, Никио — пластической скульптурой.