Майкл Каннингем - Начинается ночь

Ковбойские Сапоги и его хохочущая жена взяли курс на юг, а Питер движется к Нижнему Ист-Сайду, где уже сам он заправский буржуа (достаточно взглянуть на то, как он одет, на эту небрежную роскошь). Ведь он, гад такой, живет в лофте в Сохо [14] Сохо (сокр. от South of Houston Street; англ.) — популярный среди туристов район к югу от Хаустон-стрит. (нет ли в этом, кстати говоря, какого-то анахронизма, налета унылого восьмидесятничества?), у него есть подчиненные, а всего в нескольких кварталах отсюда ошиваются юные лоботрясы, ютящиеся в дешевых домах без лифтов, покупающие пиво на последние, реально последние центы. Питер, неужели ты всерьез думаешь, что твои башмаки "Карпе Дием" могут ввести кого-то в заблуждение? Во всяком случае, не больше, чем "Тони Лама" того парня — тебя самого. Кем бы ты ни был, ты всегда можешь оказаться чужаком и, чем дальше ты от насиженных мест, тем нелепее твоя стрижка, одежда, мировоззрение, жизнь. На расстоянии пешего хода расположены такие районы, как будто ты уже в Сайгоне.

Ладно, пойдем в даунтаун. В сторону Трайбеки. Интересно, что сейчас делает Би?

Вот уже больше года ее жизнь — тайна, покрытая мраком. Питер с Ребеккой решили (ошибка?) к ней не приставать, а она сама им почти ничего не рассказывает. Почему она бросила Тафт [15] Тафт — школа-пансион для одаренных подростков 9-12 классов. ? Хотела немного отдохнуть от бесконечной учебы? Ну, в этом, по крайней мере, есть хоть какая-то логика. Но почему из всех мест и из всех дел на земле она выбрала Бостон и работу в гостиничном баре? Почему она снимает квартиру вместе с какой-то странной дамочкой без определенной профессии, значительно старше себя? Вот вопросы, которые они не задают и, соответственно, не получают на них ответов. Они верят в нее, они так решили, хотя со временем их вера не крепнет. Они беспокоятся о ней — а как же иначе? — и все чаще задумываются о том, какую именно ошибку совершили. Что это за духовный вирус, которым они заразили собственную дочь и который расцвел только сейчас — на двадцать первом году ее жизни?

Да, история с Миззи произвела на Питера сильное впечатление.

Он вытаскивает свой Блэкберри и набирает номер Би.

Он знает, что включится автоответчик. По воскресеньям, когда звонит Ребекка, она берет трубку — чувство нежности (или долга?) по отношению к матери у нее еще сохранилось. Но в других случаях она никогда не отвечает. Иногда они оставляют сообщения и ждут воскресных сеансов связи.

Сегодня ему придется оставить сообщение. Да, он положит букет на ее порог, заранее зная, что цветы там и увянут.

Пять гудков, а потом, как и ожидалось: "Здравствуйте, это Би. Пожалуйста, оставьте сообщение…"

— Солнышко, это папа. Я звоню просто так. Просто мне захотелось сказать, что…

И вдруг, прежде чем он успевает произнести "я тебя люблю", она берет трубку.

— Папа?

Бог ты мой!

— Привет. Вот это да. А я думал, ты на работе.

— Меня отпустили. Сегодня почти не было народу.

— Ну, привет.

Он нервничает, примерно так же, как в тот день, когда впервые позвонил Ребекке, чтобы пригласить ее погулять. Что происходит? Би ни разу не отвечала на его телефонные звонки с тех пор, как поступила в колледж.

— В общем, я дома, — говорит она, — смотрю телевизор.

Теперь он на Бауэри. А Би? В какой-то бостонской квартире, которую он никогда не видел. Она дала ясно понять, что их приезд нежелателен. Воображение невольно рисует старый ковер из грубого ворса и пятна протечки на потолке. Зарабатывает Би немного (от родительской помощи отказывается) и, как всякий ребенок, выросший в семье эстетов, совершенно равнодушна к интерьеру; максимум, на что она способна — это прикнопить пару постеров (интересно, это по-прежнему Флэннери О'Коннор с павлином и кроткое красивое лицо Кафки или теперь у нее новые кумиры?).

— Прости, что я так поздно звоню, — говорит он, — я думал, ты работаешь.

— Значит, ты надеялся, что я не возьму трубку?

Соображай быстрее.

— Мне просто захотелось оставить тебе маленькое любовное послание.

— Почему именно сегодня?

Он спускается по Бауэри к безымянному району, не относящемуся ни к Чайнатауну, ни к Литл Итали.

— Я мог бы позвонить в любой день, — говорит он. — Я просто думал о тебе сегодня.

Нет, ты всегда о ней думаешь. Как это может быть, что, разговаривая с родной дочерью, он чувствует себя как на свидании, да еще и неудачном к тому же?

— А почему ты не спишь? — спрашивает она. — Ты не дома? Ты что, на улице?