Константин Семёнов - Грозненские миражи

— Как? — Пашка осушил бокал одним глотком. — Так?

— Она ведь тебя ждёт, — сказал Кулёк, и Пашка чуть не выронил сигарету. — Пожар не устрой! Только знаешь, Тапа, долго это продолжаться не может, и так уже…. Четыре года, да?

Сначала Павлик хотел послать его подальше, потом решил промолчать, потом спросил:

— Ты откуда знаешь?

— От верблюда! Понимаешь, Тапик, я немножко лучше тебя знаю женщин.

Вот гад, ещё слово «немножко» специально выделяет! Хотя, так оно и есть.

— И знаю, что долго ни одна женщина ждать не станет. Замуж-то все хотят — природа. А за мираж замуж не выйти. Ты наливай, наливай. Так что, Тапа, осталось у тебя не так уж много времени, поверь — бутылок на двести.

— Почему на двести? — повёлся Пашка, понял и разозлился. — Твоё какое дело?

— Никакого, — легко согласился Кулёк. — Просто потом жалеть будешь всю жизнь, а у меня коньяка на столько не хватит.

— Смешно, — сказал Пашка, не улыбаясь. — Значит, природа? А сам не хочешь моментом воспользоваться, раз так? Насчёт «замуж»?

— Я предлагал… — спокойно сказал Валька и замолчал, разглядывая остатки коньяка.

— И что? — не выдержал Павлик.

— Через плечо! Не придуривайся, Тапик!

— Отказала?

Валька молчал, продолжая разглядывать коньяк.

— А ты ещё раз, ты же настойчивый! Потом ещё и ещё. Как ты там говорил: «Нет, таких «Гималаев», которые не мог бы взять мужчина». Или ты и тем, что удалось, доволен? Так сказать, задача минимум. Что-то не похоже на тебя! А почему отказала, Кулёк? Старался плохо? Не впечатлил?

— Выходит, есть и такие… — невпопад ответил Валька, схватил бутылку и отхлебнул прямо из горла. — Ну, ударь меня! Может, легче станет! Ударь! Не хочешь? Ну и дурак! Думаешь, один ты у нас такой гордый? Не нужен ей я, Тапик, и никогда не был нужен. Это ты, дурак, во всем виноват, это ты всё сделал, своими руками — как ты этого не понимаешь? Вот теперь сам и чини — больше некому. И вообще я, скоро женюсь.

— Ты? — глупо спросил Павел. — Нажрался что ли? На ком?

— Тебе какое дело?! — усмехнулся Валька, язык у него уже здорово заплетался, лоб вспотел — На карьере! Чини, Тапа, чини, пока не поздно! И бросай ты это дело! Артур, гадина, я ж его просил…. Чини!

Павел тоже «поплыл». Валькино лицо всё время норовило раздвоиться, приходилось прищуриваться.

— Я недавно на работе на колонну залез. Тридцать метров. Смотришь: внизу всё маленькое такое, и только ограждение…

— Правильно! — подхватил Кулёк. — Я тебе дубовый гроб с ручками достану, внутрь положим боксёрские перчатки и кисточку. Как символы несбывшихся надежд. Все будут рыдать и тебя жалеть. Муха речь толкнёт.

— Пошёл в жопу!

— Только следом за вами. Коньяка больше нет?

— Сам всё выжрал, — Пашка сходил на кухню, принёс початую бутылку водки. В глазах плыло. — Каких несбывшихся надежд? В смысле, чемпионом не стал и путного не написал ничего? А Соломон другое говорит.

— Какой Соломон?

— Ну этот — древний. Царь, который. Он иногда со мной из зеркала болтает. Говорит, ничего просто так не происходит и всё имеет свою цель. Давай!

— Фу, дрянь какая! — Валька поморщился и запил водой. — Ну, и какая же цель?

— Говорит, великая. Чего ржёшь? Ничего больше не скажу!

— Да, ладно тебе… ик, — примирительно икнул Валька. — Ну, пожалуйста! Тапа!

— Что-то там про двери и миражи. Пурга, в общем! И знаешь, почему-то при этом в воздухе вонючкой пахнет.

— Что? — выкатил глаза Кулёк, невнятно пробормотал «не показалось», и решительно объявил: — Я тоже хочу с Соломоном поговорить!

— Тебе зачем?

— Надо!

— А Мухе не надо.

— Мухе ничего не надо, — усмехнулся Валька, икнул и налил ещё. — Он в «равновесии».

— А ты нет?

— Тапик, отвали! Будешь с Соло… ик…с Соломоном знакомить?

— Буду! — решился Пашка. — Только надо ещё выпить.

Да, здорово они тогда напились. Что было дальше, Пашка помнил смутно. Вроде бы, пытались вызвать из зеркала царя Соломона. А дальше полный провал. Но и того, что было сказано, достаточно — это же надо такого понаговорить! И такого позволить сказать! Нет, забыть!

Через день Пашка почувствовал странный зуд. Где гнездился зуд, понять было невозможно — то ли в голове, то ли где ещё глубже. В душе? Он не мог ничего — ни есть, ни спать. И так же ничего не помогало — ни водка, ни анаша. Впервые за долгое время хотелось что-то делать. Хотелось дико — до умопомрачения, до головной боли. И мерещился резкий запах цветущего айланта — «вонючки».

Он промучился до поздней ночи: то ложился спать, то вскакивал в поту и бежал под холодный душ. Выкурил пачку сигарет, допил всё, что было в доме.