Мухаммед Юсуф Аль-Куайид - Это происходит в Египте в наши дни

* Позднее я узнал, что девочка, на которой было платье такой расцветки, как американский флаг, сирота. Отец ее погиб во время октябрьской войны. Ни девочка, ни ее мать, молодая вдова, не понимали, что ласково улыбающийся американский гость — виновник смерти их единственного кормильца.

— Но ведь ад-Дахрийя, — сказал я недоуменно, — находится в пяти километрах от железной дороги и президент в нее не заглянет. Все эти приготовления должны бы делаться в Тауфикийе.

Председатель комиссии сказал, что все это верно, но дело в том, что председатель деревенского совета — человек, обладающий непомерным честолюбием. Ему приснилось, что он пожимает руку президенту Никсону в качестве губернатора провинции аль-Бухейра, а президент Никсон благодарит его за исключительно радушный прием и дарит ему белую розу. Сон этот все комментировали по-разному, но сходились в одном — председателю деревенского совета визит сулит неисчислимые блага: возможно, он станет председателем совета Города Этай аль-Баруда или Даманхура, а то и Александрии. А один служащий деревенского совета, человек набожный, длиннобородый и не выпускающий из рук четок, клялся, что видел во сне председателя губернатором аль-Бухейры в ранге министра — поскольку провинция очень обширная — и сам лично участвовал в его встрече, среди восторженных масс народа, при его въезде в Даманхур. Председатель совета пригласил к себе набожного служащего и — чего никогда не бывало раньше — предложил ему сесть, угостил чаем с мятой и дорогой сигаретой. Потом попросил его рассказать свой сон и истолковать его. После этого случая преобразился не только сам председатель, но и все служащие деревенского совета. Все, как один, стали мечтать о том, как после исторического визита их начальник вознесется на небывалую высоту. По очереди входили они в его кабинет и рассказывали свои сны. Председатель созвал срочное заседание деревенского совета, на котором заявил, что поскольку Тауфикийя входит в состав ад-Дахрийи (что абсолютно неверно), им следует достойно подготовиться к встрече президентского поезда. Присутствующие согласились со всеми предложениями председателя. А после заседания в кабинет председателя, со счастливым видом сидевшего у своего стола, заглянула цыганка-гадальщица. Он попросил ее предсказать ему будущее. Цыганка спросила имя его отца и матери, раскинула камешки, что-то пошептала и объявила:

— Счастье твое привезет черный и масляный.

Председатель не понял и переспросил. Цыганка повторила те же слова. Вмешавшийся посыльный совета объяснил, что черный и масляный — это поезд. Глаза председателя полезли на лоб, тело свело судорогой, он громко закричал и грохнулся на пол. Прибежавший врач еле вывел его из обморочного состояния. Но председатель долго еще не мог успокоиться, руки его дрожали, зубы стучали, а один глаз косил. С той поры ни о чем, кроме визита и будущего поста, он говорить не мог. Развил бешеную деятельность и даже хотел некоторое время пожить в ад-Дахрийе, но испугался, что невеста от него отвыкнет. Кроме того, в Александрию необходимо было ездить уже затем, чтобы информировать владычицу сердца — ее в первую очередь — о перспективах получения высокого поста.

Незадолго до того, как гости мои собрались уходить, я задал им традиционный вопрос:

— А какие новости в деревне?

И вот вместо обычных новостей о смертях, ссорах и раздорах, о бедняках, которые все больше разоряются, и о богачах, которые наживаются, они рассказали мне историю ад-Дабиша Араиса и никак ее не прокомментировали. Ни один не высказал своего мнения. Я стал расспрашивать о подробностях. Подробностей они почти не знали, сама история их мало трогала, и воспринимали они ее как ад-дахрийский курьез. В тот же день я выехал в деревню. К этому побудили меня многие и сложные причины. Через три часа я уже был в ад-Дахрийе. Там все казалось спокойным, словно ничего и не произошло. Я встретил многих знакомых, они рассказали мне об ад-Дабише. Я отобрал из их рассказов все, что раскрывает правду об этом человеке. И чем больше нового я узнавал о нем, тем больше мне хотелось встретиться с его женой. Пока я обдумывал, как это сделать, встреча произошла случайно. Я стоял с другом на центральной улице деревни, когда мимо прошла Судфа. Друг знал о том, какой интерес я питаю к истории ее мужа, и указал мне на нее: вон Судфа.

Она остановилась, подошла к нам: худенькая — кожа да кости — женщина. На руках — грудной ребенок, да еще двое держатся за подол. Старая, выгоревшая галабея, казалось, вот-вот расползется под их пальцами на куски. Лицо такое бледное, какое бывает лишь у мертвых, ожидающих погребения. Переложив младенца на левую руку, она обернула правую краешком покрывала, протянула мне. Я подал ей свою — и не успел отдернуть, как она наклонилась и поцеловала ее. Я спросил о детях. Судфа сказала, что это дети ад-Дабиша. Мой друг потрепал каждого по щеке. Малыш рассмеялся, потянулся за его рукой, и оказалось, что голова у него непропорционально большая по сравнению с тельцем. Мы замолчали, испытывая чувство ужасной неловкости. Чтобы как-то рассеять ее, я спросил: