Мухаммед Юсуф Аль-Куайид: Война на земле Египта

В повести «Война на земле Египта» крестьяне, у которых вновь отбирают землю, распределенную между ними двадцать лет назад по закону об аграрной реформе, обсуждают вопрос о защите ее силой оружия. И хотя в той деревне, где живет герой повести сын деревенского сторожа Мысри, этого не происходит, до крестьян доходят слухи о том, что в других местах феллахи оказали вооруженное сопротивление полиции, явившейся проводить в жизнь правительственный указ. Параллельно войне с врагом внешним идет другая война, война на земле и за землю Египта. Социальный срез событий, тема борьбы за землю прямо выводит повесть Куайида в русло реалистической традиции 50-х годов.

Герой повести Мысри (что по-арабски значит «египтянин»), будучи, как об этом свидетельствует его имя, образом собирательным, олицетворяет собой новый тип молодого крестьянина, сумевшего получить образование и знающего о мире, в котором он живет, гораздо больше, чем его отец. Мысри еще аморфен, нерешителен, опутан цепями расплывчатых представлений о долге, чести, патриотизме. И хотя эти традиционные представления уже далеко не бесспорны для него, он не может от них отрешиться, и они сковывают его волю к действию, не позволяют разрубить клубок обмана, жертвой которого он стал. И все же гибель Мысри в бою во время арабо-израильской войны 1973 года не напрасна, она отзывается болью во многих сердцах и многих его сверстников заставляет напряженно размышлять, осознавая правду жизни и истории. Во всяком случае и к ад-Дабишу, и к Мысри понятие герой может быть приложено не только в качестве синонима слова персонаж.

Верный своей теме художник может быть уподоблен летописцу, день за днем ведущему записи о событиях, свидетелем которых он был, но летописцу не бесстрастному, не равнодушно-объективному, а одушевленному горячим чувством сострадания к людскому горю, жаждой справедливости и уважения к своим героям-феллахам.

Сам писатель, говоря о роли художника в сегодняшнем Египте, признается, что не мог бы читать «написанный в наши дни в Египте роман о завоевании космоса или о любви между юношей и девушкой, или о бесчинствах, творившихся в мамлюкскую эпоху». По его мнению, «любой романист, хоть сколько-нибудь озабоченный проблемами своей родины, должен писать о социальной действительности Египта» При этом стилем, наиболее соответствующим духу времени, представляется Юсуфу аль-Куайиду «эпический стиль, свободный от сентиментальной слезливости и обусловленный подходом к содержанию художественного произведения прежде всего как к проблеме».

К такому убеждению писатель пришел в результате полутора десятилетий напряженной и активной творческой деятельности в условиях сложной и быстро меняющейся общественно-политической обстановки в Египте.

Не знаю, с чего начать. Мне казалось: вчерашняя ночь — самая знаменательная, я бы сказал историческая в жизни моей семьи. Я уснул опьяненный этим чувством. Но сегодняшние события повергли меня в смятение, и не знаю даже, какое чувство преобладает в моей душе. О, вчера был великий день. Впервые за столько лет в сердце мое вошла радость — наша честь восстановлена! Земля, которую отобрали в пятьдесят четвертом году, возвращена нашей семье! Нет, описать вчерашний день невозможно, не бывает счастья большего, чем возвращенье земли. Испытав его, остается лишь умереть. В тот миг, когда до меня дошла весть о справедливом решении суда, восстановившем наши права на землю, я невольно взглянул в сторону кладбища: наверняка, в это мгновенье рассыпался красный кирпич, положенный под голову моего отца. Перед смертью он сказал мне, что не будет знать покоя, покуда земля наша в руках чужаков, и твердый, как камень, кирпич не даст ему вкусить сладость вечного сна, а разрушить кирпич сможет лишь истинная радость.

И вот земля вернулась. Мужчины стреляли в воздух, женщины выкрикивали загруды, шум празднества утих лишь после полуночи. Я обессилел от полноты чувств. Сердце колотилось до боли в груди. Ложась спать, я предупредил домашних: пусть поутру не будят меня — надо же отоспаться за все эти годы — как-никак двадцать лет. На завтра особых дел у меня не было, и я подумал, дай-ка я поваляюсь, понежусь, как в добрые старые времена. Вот так оно было вчера. Да, время летит! На рассвете, еще до того, как на подворье запели петухи, напал на меня кашель и не отпускал, пока я не выблевал все содержимое желудка. А потом уже сон не шел. С некоторого времени у меня вошло в привычку проводить все ночи в комнате моей последней жены. Кое-кто, может, и скажет: ясное дело — новая женщина всегда манит к себе. Но последняя жена для меня вовсе не новая женщина, мы прожили вместе уже много лет. А привычка моя объясняется просто: у нее в комнате я отдыхаю. Мне нравится там… После приступа кашля началась головная боль, словно кто-то мотыгой молотит по черепу. Я понял: больше мне не уснуть, и поднялся с постели. Открыл окно, впустил в комнату свежий ночной воздух. Немного полегчало. На ясной глади неба светились две звезды, словно их забыли погасить, а на северной стороне виднелась комета. Свет, вливавшийся в комнату через окно, был еще напоен синевой ночи, но к ней примешивались уже серые краски рассвета. Надо было ждать восхода солнца, когда я обычно выхожу во двор усадьбы. Я кликнул служанку, велел принести воды для умывания и омовенья. Она пришла с кувшином и медным тазом, полила мне. Вместе с водой из кувшина мне на руки выпал комочек земли. Я сдержался, не накричал на служанку. Жена подала чай. Поднеся позолоченную чашку к губам, я отхлебнул, чай показался мне горьким, я выплюнул его на таблийю. Жена забыла положить сахар. Я сказал про себя: дай бог, к добру. Но испугался. А испугался не зря — вчерашняя радость была уж чересчур велика. Поделом этим сукиным детям. Завтра все, что было у нас отнято, вновь станет нашим. Но когда жизнь посылает такое счастье, становится страшно.