Хуан Онетти - Короткая жизнь

— Наверное, слева, — тихо сказала она. — Там большое здание и теннисный корт. А справа — только домики.

— Вы присядьте, выкурим по сигарете.

— Нет, у меня ноги устали в лодке. А сигарету дайте.

Он обрадовался — можно посидеть, поболтать, поглядеть на ее бедра.

— Мы у подножия стены, — весело сказала она. — Представьте себе старинный город, стражников и ворота.

— Представляю, — сказал он. — Восточная сказка. Али Диас Грей, скопец.

— Может, хотите посидеть еще…

— Нет, пойдемте, пока не стемнело. Отдохнем в гостинице, если она тут есть.

Спустились они бегом, скользя по песку. Потом неспешно пошли по тихой, пустой дороге, пересекавшей бурые, сухие земли, которые впитывали последний жар солнца.

— Не понимаю Лагоса, — сказал Диас Грей.

— Почему? Из-за этой прогулки? Из-за того, что он со мной не поехал?

— Что ж, и поэтому. Ответ я знаю — ему нужно быть в столице, а мне он доверяет, как брату. Но я не спросил его одну важную вещь. Когда пришло последнее письмо от Оскара?

— Месяц назад, чуть поменьше. Я искала его в Санта-Марии, а он был тут, в гостинице. Письмо я нашла, когда приехала в Буэнос-Айрес. Тогда мы с Лагосом решили вернуться туда, к вам, уточнить адрес гостиницы и отыскать его. Конечно, с вашей помощью.

— Спасибо. Такое доверие не забывают, как сказал бы ваш муж.

— Не смейтесь. — Но сама она засмеялась, глядя вперед, не на него.

— Я не смеюсь, куда мне. Я его боюсь. Значит, месяц назад. Может, его и нету.

— Да, может, и нету. Он пишет, что нашел очень дешевую и уединенную гостиницу.

— Здесь все назовут гостиницей. Оскар — англичанин, он может оказаться в любом доме, где сдают комнаты и кормят. Тут их очень много летом.

— И это может быть, — сухо сказала она.

Пока они шли, изгиб дороги, у которого стояло здание, словно отступал в тихое темнеющее небо. Не сердись, я не хочу тебя обидеть. Мне худо, я не привык грести, но я смиренно веду тебя шаг за шагом туда, где укрылся незаменимый самец, и муж твой это разрешил.

— Я виновата перед вами, — сказала она, оборачиваясь на ходу. — Вы вправе знать все. Спрашивайте, что хотите. Что вам сказал Орасио Лагос?

Она пошла быстрей, глядя вправо, на пеструю телку, шуструю собаку и разноцветное белье, которое сушилось в увитой виноградом беседке.

— Я рассказал вам все, что он говорил. Непростительная измена…

— Нет, вот об этом. Как он сбежал из Санта-Марии в гостиницу, которой все нет и нет. Что Лагос сказал?

— Простите. — Диас Грей остановился, вынул шип из подошвы, отер лицо платком. Они не могут его назвать. Ни он, ни она. Слева показались мачты, приподнятая над водой корма — словом, бухточка, забитая яхтами.

— Наверное, теперь близко. На пристани сказали, у яхт-клуба. Так что же говорил вам Лагос?

Диас Грей взглянул на нее. Сейчас он даже ненавидел ее за то, что его к ней не тянет, она гасит его страсть наклоном тела, и узким вельветовым пальто с каким-то железом на плечах, и темными стеклами очков, и плотно пригнанными брюками.

— Как и следовало ожидать, то одно, то другое, — ответил он. — Сами представляете. Из всего этого можно вывести три версии. Первая: ваш беглец что-то у вас украл, чтобы продать и провести заслуженный отдых с девицей, чье имя неведомо истории. Вторая: он украл деньги там, где служил, присвоил деньги хозяев, благородных людей, державших его из милости и уважения к Лагосу. Наконец, третья, самая простая, — он сбежал, чтобы избавиться от вашей безудержной страсти (разумеется, платонической), которую будили в вас его молодые чары. Ну как, пойдет?

— Говорите, а то я рассержусь. Говорите, если все это и впрямь сказал Лагос.

— Сказал, сказал. Воображения у меня нет. Еще одна версия — любовные влечения беглеца находились на распутье. Более чем вероятно, что он в конце концов предпочел бы вам Лагоса или его молодое подобие. И, наконец, последняя версия, двойная: его спугнула ваша склонность к шприцу, но сбежал он, чтобы предаться этой же склонности, пока не вмешается смерть. Если это правда, я ему не завидую. Только не пойму, почему и он не пришел ко мне в Санта-Марии?

— Он вылечился. И потом, он о вас не слышал. Он уже уехал, когда Кинтерос про вас рассказал.

— Понятно. А не говорил вам Кинтерос, что меня из-за него сажали?

— Нет, не говорил.

Она остановилась и приподнялась на цыпочки, чтобы разглядеть на самом верху откоса прямоугольное пятно голых кирпичей и начало аллеи.

— Странно, — сказал врач. — Я думал, вы знаете и в некотором роде шантажируете меня.