Росс Кинг - Домино

Соперники выказали предельную снисходительность. Мистер Ларкинс с партнером дружно посетовали на это — несомненно, временное — невезение и предложили воспользоваться их финансовым содействием. Сдавшись на их великодушные уговоры, я принял из того же горностаевого кошелька еще три гинеи и присоединил к прежнему долгу. Я старался как мог, но играл все так же несчастливо, и оказался неспособен выплатить как последнюю, так и предыдущую ссуду. Джентльмен в кларетовой жилетке воспринял стоически потерю пяти гиней и указал мне адрес на Сент-Олбанз-стрит, куда я могу, если сочту удобным, принести через два дня свой долг.

«Мне и днем с огнем не сыскать нигде пяти гиней», — должен был бы я признаться любезному джентльмену. Однако я боялся, что, высказав сомнение в своей платежеспособности, подведу человека, который мне поверил. Поэтому я сказал, что его предложение вполне приемлемо, вслед за чем он обменялся улыбками с мистером Ларкинсом, который складывал в кошелек свой выигрыш, и с мистером Сторчем — менее словоохотливым джентльменом, моим партнером, понесшим такие же потери, как и я.

— Теперь нам придется с вами расстаться, — произнес джентльмен с Сент-Олбанз-стрит, пока все трое дружно вытряхивали пепел из трубок, — но я с нетерпением буду ждать нашей встречи на следующей неделе, Котли, и, надо сказать, не только из-за своих заблудших пяти гиней. Спросите сэра Эндимиона Старкера, — заключил он и вместе с остальными исчез в толчее кринолинов, турнюров и тростей с кисточками.

Можете себе представить, как я был потрясен, узнав, что проиграл пять гиней не кому-нибудь, а самому сэру Эндимиону Старкеру, джентльмену, который перенес на полотно черты столь многих Достойных Особ, включая даже и короля. Не сомневаюсь: в следующие минуты мое лицо могло служить примером тесного соседства противоположных чувств — нетерпеливого предвкушения и мучительной растерянности. Но… судьба свела меня с достойнейшей из Достойных Особ, человеком, достигшим вершин в профессии, к которой я мечтал приобщиться, и, осознав это, я подумал, что, в конечном итоге, моя неудача в картах не столь уж фатальна.

Отойдя от карточного стола, я занял один из буковых стульев у окна и, притаившись в тени тяжелой камчатной занавески, стал размышлять о том, как справиться с ситуацией или даже обратить ее себе на пользу. Со временем я заметил, что выбрал себе место рядом с тем самым пожилым джентльменом, который прежде попался мне на глаза. Ни пряжки на туфлях, ни окно его больше не занимали — всеми заброшенный, он, казалось, погрузился в дремоту, давая мне случай получше его рассмотреть. Роста он был немного ниже среднего, но, при коротких конечностях, которые заканчивались совсем уже миниатюрными ладонями и ступнями, обладал внушительным брюхом, туго натягивавшим его бледно-зеленый, с желтоватым отливом камзол. На небольшом, кремового цвета личике выделялся своими размерами костистый нос — ни дать ни взять клюв ястреба-перепелятника. Кончик этого изогнутого клюва подобием клещей сходился с выпуклым бритым подбородком, почти полностью скрывая из виду крохотный рот. Время от времени это стянутое отверстие судорожно приоткрывалось и делало мимолетный выдох, орошая брызгами галстук, потом захлопывалось, как пасть черепахи. Ноги этого странного создания, в шелковых чулках одного цвета с камзолом, были вытянуты в разные стороны, а голова так низко склонялась вперед, что оставалось гадать, как долго на ней продержится парик.

Наблюдая это существо, я почувствовал беспокойство, словно встретил на веселом празднике призрачного посланца далеких недобрых сфер. Я перехватил тревожные взгляды одного или двух гостей — они тоже как будто проницали некую трагическую тайну, вторгшуюся в этот сверкающий огнями зал; но я не был уверен, что правильно истолковал выражение их лиц, поскольку они тут же отворачивались.

Вскоре я забыл о странном старике и стал прислушиваться к беседе двух своих соседок, которые прятали лица за складными японскими веерами. Они обсуждали нашего хозяина — я его еще не видел.

— Его светлость давно живет на Сент-Джеймской площади? — спросила одна из них, приведя в правильное положение несколько апельсинов и бананов, венчавших ее лоб.

— Да, дорогая, — отозвалась ее приятельница (прическу последней украшала миниатюрная ветряная мельница, подвижные крылья которой сверкали драгоценностями). Томный голос этой дамы выдавал привычку повествовать о всевозможных бытовых мелочах. — Всю жизнь. Дом арендовал еще его отец. — Она помолчала. — Вы его, конечно, помните?