Росс Кинг - Домино

— Я слышал только, что он один из самых замечательных живописцев в Англии, — проговорил я, словно опровергая обвинение. — Его вешают в лучших домах.

— Угу, вешают, а как же! — Он снова издал непередаваемое кудахтанье, на сей раз краткое, оттого что карета некстати дернулась. — Угу, вешают, — повторил он, схватившись за ребра и откостерив на чем свет стоит кучера. — Вам не приходилось слышать, как сэра Эндимиона однажды приговорили к виселице?

— Приговорили?! К виселице?! — успел выговорить я, прежде чем потерял дар речи.

— Угу, за убийство. — Стаббз произнес это веселым голосом и облизнул кончиком языка распухшую губу. — Лет эдак пять назад в суде Олд-Бейли он был признан виновным в умышленном убийстве и приговорен к повешению. Угу, он перерезал глотку собутыльнику, как было сказано, в злачном заведении близ Чаринг-Кросс — Побитое лицо Стаббза хитро глядело на меня сквозь подступившую тьму. — Ссора из-за проститутки, сообщали газеты. Он и тот, другой парень поставили на карту ее благосклонность. Оба были пьяные, конечно. Сэру Эндимиону перестало везти, он обвинил своего соперника в обмане, они схватились, а потом… вжик! — Указательным пальцем он черкнул себя по горлу и растянул губы в мерзкой улыбке.

У сэра Эндимиона, сказал далее Стаббз, имелось множество влиятельных друзей, и, когда был вынесен приговор, некоторые из них (лорды и леди, художники — такого сорта публика) стали добиваться королевского помилования. Писаки распространяли поэмы и памфлеты в его защиту, солидные люди обращались к королю с прошениями. В конце концов его освободили из Ньюгейтской тюрьмы, где он три недели провел в кандалах в камере для осужденных.

— Поговаривали, — Стаббз придвинулся вплотную и перешел на хриплый шепот, — поговаривали, что памфлеты и художники тут ни при чем, а прощением сэр Эндимион обязан близости с одной графиней, которая, в свою очередь, была связана с королем. — Он вновь состроил хитрую гримасу.

Я нахмурился, переваривая эти — несомненно, лживые? — сведения. Когда мы миновали дорожную заставу на Норт-Энд-роуд и заплатили за проезд, я проговорил:

— Если рассказанное тобой — правда, то произошло это, конечно, до его женитьбы на леди Старкер… — Я имел в виду ту общепризнанную истину, что мягкий женский нрав укротил не одного необузданного представителя сильного пола.

— Ничего подобного, Котли! — Мой собеседник на миг задумался, а потом вновь восторженно хрюкнул. — Леди Старкер… это совсем другая история, Котли, но тоже скандальная. Но уж о том, как он дрался из-за нее на дуэли за год до приговора за убийство, ты, конечно, слышал?..

Как же мне хотелось оглохнуть, пока Стаббз болтал про то, как наш мастер, одержимый неистовой страстью, вначале похитил леди Старкер — тогдашнюю мисс Бриджес — из отцовского дома в Уилтшире (старый сквайр не разрешил дочери выйти замуж за художника); затем, будучи обнаруженным, он смертельно ранил брата, защищавшего честь сестры, и в заключение стал держать ее в Чизуике практически пленницей, отказывая ей в тех свободах, которыми невозбранно пользовался сам.

— Удивительное дело, — воскликнул я, — рука, которая так нежно и умело держит кисть, способна на такое грубое насилие!

Но Стаббз не слышал моих печальных размышлений, поскольку наша карета уже прибыла на Пиккадилли и он тут же выскочил на мостовую. Теперь его увенчанная морковно-красной шевелюрой фигура, покачиваясь, двигалась к таверне, откуда лился нездоровый свет и с хриплыми криками вывалились трое или четверо посетителей. Через несколько минут я тоже соскочил на землю в начале Хеймаркет, грустно размышляя о том, что, если рассказы Стаббза соответствуют действительности — в чем я, впрочем, очень сомневался, — тогда он составил себе куда более верное, чем я, представление о нашем мастере.

Рассказанная Стаббзом история — истинная или нет — напомнила мне о странном создании из дома на Сент-Олбанз-стрит: проведя несколько дней в Чизуике, я почти совсем выбросил ее из головы. Но после трех дней работы в студии я был зван сэром Эндимионом в этот непрезентабельный дом и расценил приглашение как знак того, что он ко мне благоволит. Более того, сама моя осведомленность об этом тайном обиталище, неизвестном ученикам в Чизуике (мистеру Льюису и Стаббзу в том числе), а также, видимо, и леди Старкер, предполагала лестное ко мне доверие. Сознание того, что мне оказана необычная честь, утешило меня во всех несчастьях, подстроенных по неизвестной причине коварным старшим помощником. Когда я с кашлем и чиханьем растирал для мастера пигменты или присматривал за шипящей на огне керамической миской под неотступным неодобрительным взглядом мистера Льюиса, а иногда и печально-упрекающим — миссис Старкер, я вспоминал о своей тайной посвященности и ко мне возвращалось хорошее настроение.