Росс Кинг - Домино

— Двое детей, вы сказали? — Упрямые волы сомнения пропахали у меня на лбу еще более глубокие борозды. — В женитьбу я еще могу поверить, даже в супружеские сношения могу, но дети? Нет-нет: муж носил рога, хотя сам того и не знал.

Миледи тряхнула головой, высвободив еще несколько мягких темных прядей и обдав меня тонким ароматом духов.

— Из-за опасности разоблачения операции зачастую проводились примитивно, неопытными руками хирургов с самой сомнительной репутацией. Поэтому — либо по ошибке, а не исключено, что и согласно заведенной практике, мальчиков не всегда начисто лишали детородных частей: одна из семенных желез, как вы должны понять, сохранялась. Операция вовсе не превращала кастратов, по утверждениям авторов уличных баллад, в импотентов и не подрывала их прочие силы. — Леди Боклер чуточку помолчала. — И я убеждена, что им ничего не стоило поддерживать…

— Поддерживать?

— Поддерживать на…

А! Поддерживать на весу то, что я поддерживал — уже целый час, не меньше, — хотя и стараясь тщательно замаскироваться расположением коленей. Ее светлость улыбнулась и деликатно кашлянула, а я вдруг ощутил, как по всему моему телу разлилось не то удовольствие, не то смущение — что именно, я не мог разобрать.

— Если Тристано действительно ваш отец, — торопливо спросил я, гадая про себя, должным ли образом усвоил все то, что рассказала мне миледи, — то кто же тогда ваша мать?

— Мистер Ларкинс!

Фигура передо мной, кусая губы, в величайшем волнении расхаживала по комнате: взад-вперед, взад-вперед, мимо кровати, мимо распростертого на ней моего тела, обложенного подушками.

— Мистер Ларкинс? — Я усиленно моргал веками и щурился, что было вызвано не настойчивым повторением имени, которое плохо доходило до моего слуха, а попыткой получше разглядеть — как бы это назвать? — мелькавшего перед моими глазами гермафродита. Наполовину мужчина, наполовину женщина. Мне довелось созерцать воистину диковинное создание, сродни существам из рассказов путешественников: голова дамы — если точнее, голова леди Боклер — венчала туловище джентльмена, облаченного, как и положено, в гофрированную рубашку, камзол, короткие штаны, чулки и башмаки с пряжками. Облаченного, иными словами, в одеяние Роберта Ханна. Итак… леди это или джентльмен? Джентльмен или леди? Странный гибрид представлялся моему напряженному взору и тем, и другим, и вообще никем: загадкой или нулем, притягивающим и тут же ставящим в тупик вконец расстроенное восприятие.

— Мистер Ларкинс… — Я повторил это имя шепотом, едва слышным мне самому.

— Да. Не кто иной, как мистер Ларкинс — Имя понадобилось повторить трижды, прежде чем в моем затуманенном мозгу забрезжила слабая тень воспоминания. — Милый, милый, милый — он теперь мертв, мертв! — Фигура прекратила метаться у изножья постели. — Вы его, кажется, знали?

— Да — то есть нет. Совсем немного. — Сознание ко мне возвращалось, хотя и медленно. Мой партнер за партией в вист, участливый спаситель в фаэтоне. — Но?..

— Но почему? — (Я кивнул, и фигура возобновила свои пробежки.) — Это был мой знакомый. Нередко он надевал этот костюм и сегодня вечером настоял, чтобы… — Тяжелые шаги, донесшиеся с лестницы, заставили фигуру замереть на месте. — О, милый, милый, дорогой — вы должны бежать. Немедленно. Сейчас же. Куда вы могли бы направиться? Вот — возьмите монеты. Скорее — наденьте вот это. Сегодня же вечером — да, нельзя терять ни минуты.

Я никуда бы не сдвинулся без необъяснимо ласковой и заботливой Элиноры, которая появилась в сопровождении насквозь пропахшего какой-то гадостью доктора — на деле простого аптекаря. Ее желание покинуть Лондон — бежать от сэра Эндимиона, по ее словам, — внезапно вспыхнуло с таким жаром, что мне осталось только покорно и безмолвно за ней последовать.

— Прощайте! — произнесло мне вослед двуединое создание с глазами, полными слез — не то обо мне, не то о мистере Ларкинсе; на улице нас уже дожидался наемный экипаж.

Мне предстояло заглянуть на Хеймаркет, где я собрал свои немногие пожитки и — к величайшему своему стыду — похитил у мистера Шарпа несколько монет, менее надежно спрятанных. Поскольку мною совершено убийство, рассудил я, то воровство, пожалуй, можно даже расценить как шаг к исправлению, хотя оба этих предприятия, я знал, равно наказуются виселицей.

— Прощайте! — шепнул я в ответ, одной ногой уже ступив на лестницу. В руках я сжимал предметы, необходимые для моей завершающей метаморфозы, — треуголку, пальто и перчатки; прежняя одежда, запятнанная кровью, была сброшена в спальне.