Джим Гаррисон - Зверь, которого забыл придумать Бог

Улегшись в постель, я немного потерзался мыслью о том, кому же придется звонить Энн. Мне, естественно. Уже почти заснув, я вполне сознательно наблюдал за образами сновидений, порожденными моем серым веществом, начиная от каких-то бродячих собак и кончая эпизодом, когда моя жена после двух банок джин-тоника забралась на дерево на нашем заднем дворе. Недопустимое поведение. Я заорал на нее. Плыли облака. Светила луна. Джо смеялся. Энн плакала. Джо пожимал мне руку. Мой отец снова умер. Я смотрел в воду и не видел дна.

Какие-то рыбаки нашли Джо близ отмелей Карибу в полдень следующего дня, в тридцати милях от берега — не такой уж невозможный заплыв, как доказал Джо. Один из рыбаков утверждал, что Джо «еще дышал», когда они подняли его на борт, но двое других сомневались. Я сразу же позвонил Энн, и она сказала: «Нет, это неправда» — и повесила трубку.

Сейчас начало октября, дорогой коронер, и я закончил свое дело, далеко выходящее за рамки моих иллюзорных обязанностей. Мать Джо сошлась со мной во мнении, что останки следует кремировать, и я вместе с Диком Рэтбоуном и Энн отправлюсь к пещере Джо, чтобы развеять пепел по ветру. Энн, разумеется, страшно злится, что не беременна. Мы считаем, что какие-то добросердечные запоздалые туристы прихватили с собой Маршу, которая никогда не привыкнет к ошейнику и будет вполне счастлива с любым, кто станет хорошо ее кормить. Как любое высшее животное, я ежесекундно пытаюсь решить, что делать дальше. Джо предоставил нас самим себе.

В Уэствуде Бурый Пес узнал облако, которое видел несколько лет назад и на три с лишним тысячи километров восточнее, около Файетта — на заливе Биг-Бэй-де-Нок. Облако было то же самое, без вопросов. Вопрос — каким путем оно добралось до Калифорнии, а именно до Уэствуда? В том, что он узнал облако, ничего замечательного не было. За свою жизнь в лесу он три раза видел, как птицы (ворон, ямайский канюк и дрозд) упали мертвыми со своих веток, и один раз, когда незаконно раздевал затонувшее судно в озере Верхнем на глубине тридцати метров, или около того, проплывавшая мимо очень большая озерная форель у него на глазах медленно опустилась мертвой на дно. Было минутное искушение подобрать ее и сунуть в сумку с медной фурнитурой с затонувшего судна, но потом он подумал, что рыба сподобилась мирного конца и было бы не очень правильно поджарить ее, полить жгучим соусом и в итоге превратить в дерьмо. В детстве, когда Б. П. мрачнел или дулся, дед обыкновенно говорил ему: «Не вешай нос, малый. Все мы когда-нибудь станем говном червей».

Облако проплыло, сменилось синевой. Б. П. вытянулся в своем гнезде под громадными листьями куста таро (Colocasia esculentf) в ботаническом саду Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе — куста, который, на взгляд Б. П., был одним из самых любопытных божьих творений, настолько не похожим на флору его родного Верхнего полуострова в Мичигане, что казался растением с другой планеты. Но как ни прекрасен был купол огромных зеленых листьев, он не помог Бурому Псу сориентироваться по пробуждении, как обычно. Это позволяло разрушить чары яркой жизни сновидений — они рассеивались с легкостью, стоило только сказать: я в хижине, и сейчас тут пять градусов. Ветер северо-западный, тридцать узлов. Первое ноября, и если бы я вчера не перебрал виски, то ночью встал бы, подкинул в печку, и сейчас на рассвете было бы десять, а не пять, от которых съеживается писька. Так примерно. Как можно начать день, не зная, где находишься?

Или — что, наверное, важнее — зачем? Ответ на последний вопрос будет длинным, неточным, расплывчатым из-за желания думать, что находишься там, где надо, после короткого и звероватого путешествия. Семь дней назад он был на Верхнем полуострове, а теперь под кустом таро в Уэствуде, в том, что иносказательно зовется Большим Лос-Анджелесом (поскольку Малый распирает от желания вырваться на волю, и при первом же удобном случае он так и делает).

По правде говоря, Бурый Пес был в бегах, спасался от мичиганской каталажки с Лоном Мартеном, бывалым, но глубоко жуликоватым индейским активистом, после ряда мелких и сравнительно безобидных правонарушений. Его первым преступлением было мародерство на судах, затонувших в озере Верхнем, и даже подъем тела коренного американца с одного из них — в итоге он решил, что это могло быть тело его покойного отца, хотя вывод был основан на косвенных признаках. Как пресловутое падающее домино, за первым преступлением посыпались другие, хотя в собственных глазах он был альтруистом, ибо трения с законом возникли из-за того, что он старался защитить тайное индейское кладбище, существование которого выдал в любовном трансе хорошенькому молодому антропологу женского пола. Эти правовые проблемы осложнялись еще и тем, что два дня назад Лон Мартен покинул его в Кукамонге. Б. П. пошел в туалет по малому делу, а когда вернулся, Лона Мартена уже не было, и когда осведомился у смотрителя о местонахождении Лона Мартена, поскольку драгоценная медвежья шкура, принадлежащая Б. П., была в багажнике, смотритель сказал: «Вали отсюда, пока полицию не вызвал» — не очень дружелюбный ответ. Он продолжал настаивать и спросил дорогу в Уэствуд, после чего тот просто показал на запад. Б. П. был несколько зачарован серьгами смотрителя в виде больших колец и счел, что они нежелательны, если ты собираешься затеять драку. Противнику достаточно схватиться за кольца, и тебе каюк — так он, по крайней мере, думал, направившись на запад, хоть и с тяжестью на сердце, но по дороге с утешительным названием «шоссе Стрела».