Джим Гаррисон - Зверь, которого забыл придумать Бог (авторский сборник)

Около полуночи позвонил шериф округа Алджер и сообщил, что ни его люди, ни сотрудники ДПР, ни сотрудники службы охраны заповедника не видели Джо. Ничего другого мы и не ожидали, и Дик напомнил мне слова следопыта-чиппева, смысл которых сводился к тому, что если знающий человек захочет исчезнуть в наших краях, никому ничего не останется делать, кроме как ждать. Ждать и пить. Дергаться.

Я проснулся на рассвете, на кушетке Рэтбоунов, и Эдна уже жарила картошку с колбасой. Она из тех людей, которые свято верят, что «завтрак закладывает основу всего дня». Она также из тех женщин, которые чувствуют себя тем лучше, чем хуже вам. Она заглянула из кухни в гостиную через открытую двустворчатую дверь, весело взболтала остатки виски в бутылке, а потом принесла мне кружку кофе, торопливо выпив который я опять заснул. Я в очередной раз испытал беспокойство при мысли, что нахожу ее привлекательной в старом халате и с мокрыми после душа волосами.

Я снова проснулся в девять и страшно расстроился, узнав, что Дик встал и отправился в Гайавату искать Джо. Про меня явно забыли. Эдна сказала, что хотя Дик моложе меня всего на месяц, он все еще в состоянии пройти пешком добрых двенадцать часов кряду. От этих слов у меня перехватило горло так, что я подавился куском. Эдна попыталась оправдать свою бесчувственность, сказав, что у брата на счету нет ни цента и что их пенсии едва хватает на месяц, а опека над Джо обернулась для них неожиданной финансовой выгодой. Естественно, это не помогло, и она ненароком подлила масла в огонь, вспомнив мое завидное положение в далеком прошлом, когда моя семья приезжала из Чикаго на «большущем „бьюике“». Она помнила, что я носил белые мокасины, позже введенные в моду Пэтом Буном. Все местные девицы знали, что к шестнадцати годам я стану «завидным женихом», вот почему мне никто не отказывал. На самом деле, добавила Эдна с противным хихиканьем, девчонки называли меня «Джонни-скорострелка», по ассоциации с известной похабной шуткой того времени.

Я поставил свою тарелку с завтраком на пол для Марши и гладил ее по голове, пока она ела. Меня здорово ошарашило предположение Эдны, что в поисках Джо я буду только обузой. И вдобавок на меня нахлынули воспоминания о полудюжине местных девушек, с которыми я занимался сексом, пользуясь первоклассными чикагскими презервативами, прежде чем поступил в университет и начал работать летом. Тупо глядя в лужицу остывающего желтка, я вспомнил всех поименно, а также безнадежную попытку товарищеских отношений, предпринятую отцом, когда сразу после моего шестнадцатилетия он порекомендовал мне пользоваться презервативами — он сказал «резинками», — поскольку девушки знают, что мы «при деньгах», и, возможно, захотят вынудить меня на брак поневоле, чтобы «покрыть грех».

О господи — но я, спотыкаясь, бросился прочь из дома, и Эдна нагнала меня только у двери. Я умудрился оттолкнуть ее, отдернув руку от трясущейся полной груди. К тому времени, когда я достиг своей машины во дворе, я успокоился на манер киношного зомби. Было просто немыслимо не остановиться у продовольственного магазина и почты. Непонятно почему, я купил первую с университетской поры банку французско-американских спагетти (безусловно, первый симптом глубокого душевного смятения). На почте меня ждала еще одна бандероль с книгой от Роберто и письмо от Энн, которое я прочитал немедленно, и зря. Она не была беременна от Джо, но все же в грубой форме оскорбляла меня за то, что я не согласился жениться на ней, когда она «понесла», — на удивление литературное выражение.

В хижине я съел консервированные спагетти, уложенные на тост, и с головой погрузился в несчастливые воспоминания о девушке из группы французского языка, которую я обожал, но которая не желала иметь со мной никаких дел. Она строила из себя интеллектуалку, но крутила любовь с неотесанным баскетболистом, являвшимся также председателем своего студенческого землячества. Если подумать, эта девушка внешне походила на мою случившуюся в конечном счете жену и на Энн. Мой отец был всецело поглощен тяжелой работой и экономией, этими бичами кальвинистов, и все свободное время я проводил, помогая своему дяде подготавливать к продаже коммерческую недвижимость. Зачастую это были маленькие фабрики, и я отправлялся на них с бригадой чернокожих, чтобы отмыть там все дочиста, а потом произвести дешевый косметический ремонт. Позже я часто задавался вопросом, как нам удавалось так здорово проводить время за столь безусловно неприятным занятием. Мой дядя придерживался крайне редкой точки зрения, что хорошо платить работникам выгодно самому работодателю, и потому моя бригада отличалась высоким боевым духом. Вдобавок мой дядя был обжорой, хотя весьма разборчивым, и ланчи, которые он присылал нам, всегда были настоящим лакомством — обычно исполинские сандвичи из итальянского гастронома.