Антон Уткин - Дорога в снегопад

И все же он вспоминал Бетси и ее манеру накрывать себя крест-накрест руками, кладя ладони себе на плечи, отчего она становилась похожа на нежную большую птицу, которой все время зябко. Бетси не была партнером — она именно отдавалась, немного грустно, немного царственно, немного снисходя, немного играя в меланхоличную фею, которая ради одной ей понятной высшей правды терпит над собой не то что бы надругательство, но некое смешное, неловкое, однако ж не лишенное приятности насилие.

Теперь же, думая о Кире, Алексею совершенно нечего было подумать о ней в категориях любовницы. Она для него была облаком, и он в нем жил. Некогда сама мысль о том, что она физически, плотски принадлежит другому мужчине, вызывала в нем отвращение. Причем это отвращение было самого чистого свойства, не допускающее никаких затаенных игр с мазохистской эстетикой, — этим сладким бичом отвергнутых самцов.

Но теперь он думал о Мите спокойно, без давнишней брезгливости.

Митя, чье имя вызывало смутные, архетипические представления о чем-то мягком, чеховском и от которого веяло чем-то русским, земским, интеллигентским, по натуре своей был довольно резкой всему этому противоположностью. Но, — что поделать — данное во время младенчества любящими родителями, имя это, точнее, не имя, а его вариация, навсегда закрепилась за ним среди близких, первыми из которых были родители и друзья, а потом стала жена Кира.

Несмотря на некоторую разницу в общественном положении, ибо Кира происходила из семьи инженера и простой учительницы, ставшей однажды заведующей учебной частью, а Митин отец был крупным юристом, известным теоретиком международного права, преподавателем МГИМО, за Кирой Митя ухаживал долго и красиво. Митя умел добиваться поставленных целей. Время, средства и терпение, которые приложил он для удовлетворения своего желания, окупились сторицей. Любовь Мити к Кире, — а именно этим словом, следуя традиции, Митя обозначал свое желание обладать этой женщиной, — пестрела мелкими, не отличавшимися какой-то особенной фантазией деталями, однако именно их настойчивое сложение и выстроили ту линию, которую принято называть генеральной. И мы здесь, вслед за Митей, оступимся, потупим очи и поскорбим в душе своей, ибо слово это и с нами сыграло множество забавных, злых, а порой и трагичных шуток.

В период Митиных ухаживаний Кира еще была студенткой Института иностранных языков имени увековеченного французского коммуниста, поневоле известного русской интеллигентной публике, а Митя уже блестяще закончил юридический факультет МГУ и с неменьшим успехом работал в одной из полугосударственных структур, на которые в начале 90-х развалился «Рособоронэкспорт». В своих белых кроссовках без шнурков шел 1992 год. За Алексеем не было ничего, кроме него самого, за Митей блистали все краски народившегося российского капитализма. При этом он был хорош собой, воспитан, умен, образован, но главное, он уже выглядел мужчиной. И Кира в свои двадцать три года была уже готова стать женой. К этому времени она уже прочитала все, что положено было знать в ее кругу, знала все, что, как считалось, должна была знать супруга солидного человека, и почти любой недостаток какого-либо знания могла легко восполнить благодаря знаниям уже имеющимся. Родители не поощряли разбрасывание временем и стояли за твердые, определенные отношения, на которые Алексей, по их мнению, способен не был. Алексея, впрочем, не формулируя это ни мыслями, ни тем более словами, Кира воспринимала как милого доброго друга, но все-таки еще мальчика; в Мите она увидела мужчину, почувствовала его, как самка чувствует самца, и уступила. Когда Алексей понял, что дело это неисправимо, он тихо отошел в сторону, чтобы не мешать ей делать то, что он, конечно же, не мог не считать ошибкой и даже предательством с ее стороны.

Кира же вкушала от этой ошибки полными чашами. Медовый месяц они провели на Луаре. Запомнились гобелены, подгоревшие десерты, неудобные подушки-валики, салатовый запах речной воды, безвольные ветви ив, которые меланхолично расчесывали зеленые струи знаменитой реки. Почти сразу же она родила Гошу, и заботы о ребенке наложились на расцветшее чувство. Однако рутина жизни исподволь гасила еще, может быть, не вполне утоленные страсти. Митина работа требовала постоянных встреч с деловыми партнерами, требовала просто семейной дружбы с людьми нужными, а с точки зрения Киры, совсем не нужными; словом, это было подобие светской жизни, до которой у нее совсем не было никакой охоты, хотя была она общительна и умела показать себя отличной хозяйкой. Большинство людей, среди которых приходилось по долгу службы вращаться Мите, казались ей невыразительными и некоторые даже пошлыми, и она удивлялась, как Митя, сталкиваясь с ними ежедневно, умудряется оставаться собой, то есть тем, кого она любила и кому она безоговорочно верила. Понемногу Кира стала отдаляться от мужниного круга, замыкаться в семейных делах, и все реже, все неохотней сопровождала Митю в его бесконечных вечерних странствиях.