Антон Уткин - Дорога в снегопад

Алексей кивнул, пошагал по двору, вышел за ворота, прошел немного по светлеющим в темноте колеям проселочной дороги и остановился. Воздух наполнял запах чертополоха, пижмы, цикория, а вдалеке подсвеченный монастырь, как ярко иллюминированный броненосец, словно бы плыл в полях, попирая волны отцветающих трав.

С дачи от Кости Ренникова Алексей вернулся со смятенной душой. То, что уже не один год казалось ему потерянным, навсегда оконченным, вдруг снова оказалось рядом, и какое-то чувство подсказывало ему, что это не просто так. Потребность поговорить об этом с кем-нибудь никуда не пропала, и лучше всего, наверное, сделать это было с самой Кирой, и он бы так и поступил, если б знал наверное, что и она испытывает что-то похожее.

Квартира Алексея находилась в одной из двенадцатиэтажных башен, стоящих на самой кромке березовой рощи, и выходила окнами на гаражный кооператив, когда-то обыкновенную огороженную площадку асфальта, а сейчас разбитую на боксы под аккуратными шиферными кровлями. Из окна ему была видна часть рощи с тропинками в ней, и были видны люди, которые проходили по этим тропинкам. Ближе к полудню роща пустела и только мамы с колясками и книжками сидели, как грибы, под сенью раскидистого орешника.

Он лежал на диване спиной к приоткрытому окну, за которым шел первый весенний дождь, и думал о Кире. Что значит думать о каком-то человеке? Само по себе это уже состояние. Это не значит думать что-то конкретное, а как бы вбирать в себя этого человека, где он живет в виде бесформенного облака, или, напротив, самому жить в его облаке, которое окутывает тебя как пелена. Это значит жить в прошлом, в настоящем и в будущем одновременно, потому что таково свойство любого человеческого размышления.

Общение с ней посредством «Одноклассников» сделалось важной частью его нынешней неопределенной жизни. Алексей увлекся этой новой игрушкой еще в Эдинбурге, и, пожалуй, не без тайной надежды встретиться с ней там. Так и случилось. И сейчас, слушая спиной, как едва обросшая травой земля жадно принимает мерно изливающиеся на нее струи, он снова думал о том же самом.

Кое-что он знал о ее жизни: главным образом из фотографий, которые она на своей страничке меняла довольно часто. Но далеко не обо всем можно было узнать, разглядывая фотографии. О страшных неприятностях, которые в последнее время обрушились на ее семью, она умолчала, а общие подруги, обычно услужливые в таких вещах, на этот раз отчего-то пожелали сохранить чужие секреты.

Одно дело было рассматривать на страничке «Одноклассников», да еще в чужой стране, это такое далекое, не имеющее уже к нему никакого отношения существование, другое дело — оказаться с ней в одном городе, почти в одном районе. И в груди у него разрасталась сжимающая сердце надежда, и страх, что все окажется так, как вроде бы обещали «Одноклассники».

В Британии многое отвлекало от неподходящих мыслей: язык, обычаи, среда, британские ребята. Британские ребята — это совсем не то, что пишут и думают о них в той же России. Британские ребята — это опасный, жестокий сброд, всякую минуту готовый решать любой вопрос кулаками, и из них, а не из изящных джентльменов, процентов на восемьдесят состоит население Королевства.

В окрестностях его эдинбургского дома самой громкой славой пользовался старинный паб «Вереск». Несколько раз в свободные от работы дни он напивался там до бесчувствия темным элем, который, по преданию, пивали еще герои «Черной стрелы». Здесь же, в пабе «Вереск», он познакомился с Бетси. Бетси занималась живописью и работала в манере, отдаленно напоминавшей манеру Чурлениса, хотя, как уверяла она сама, о таком художнике впервые услышала от Алексея. Одна из ее работ — утопающее в цветах жилище гнома, — украшала апартамент Алексея в доме с привидениями. В пабе «Старожил» играл на гитаре родной брат Бетси — Брент. Брент с товарищами исполняли кельтские баллады собственного сочинения, от которых веяло прохладой морских просторов и в которых звенели порой медные звезды, указующие мореходам путь.

Он не любил Бетси и не думал, что она любит его. В этом печальном мире было принято жалеть друг друга, из приличий чуть-чуть усугубляя страсти. Он привык к Бетси, привык к ее телу, к ее манере жизни, то есть к тем особенностям, при помощи которых человеческое существо как-то в силах переносить абсурдность буден. Да она и появилась в его жизни как-то уж совсем буднично: одним прекрасным утром после очередной пьянки с британскими ребятами в старинном пабе «Вереск» он обнаружил в квартире присутствие Бэтси, которая, как в дешевой мелодраме, пыталась сварить кофе. Бэтси была настолько нелюбопытна, что и ее саму принимать должно было как некую не вполне одушевленную субстанцию. Изображения Москвы она, конечно, смотрела, но для ее западного сознания между частями мира не существовало большой разницы. Мама Алексея для нее была просто mother и она ни разу не поинтересовалась, каково сочетание звуков, образующее ее имя. Сам Алексей был для нее кем-то вроде парня из паба; он полагал, — да это так и обстояло, — что приехал сюда за тридевять земель, а ей казалось, что он зашел из соседнего квартала. Когда он сказал ей, что уезжает надолго, она не выразила ни эмоции, ни желания разделить с ним это путешествие.