Антон Уткин - Дорога в снегопад

И в этих обстоятельствах дотошность, с которой он совершал расспросы, показалась Алексею просто нелепицей. «Все, все закончилось» — звучало у него в голове — мягко, словно это в черепной коробке осторожно ходила кошка, — и эти слова как бы разжимали внутри него какие-то тугие, жесткие комки, которые, разворачиваясь, превращались в мягкие подушки. В окне мелькали чьи-то дома, выплывавшие из мутной утренней каши, и рассвет занимался где-то в неизъяснимом пространстве, за тоннами облаков, и возвещал о себе лишь серым светом, а у него перед глазами сменяли друг друга слайды, чуть размытые далеко отстоящим временем. Вот зимние каникулы, они возвращаются из лесхоза, где ходили на лыжах в гулких, заваленных снегом лесах; его место в автобусе почему-то оказывается рядом с Кирой. Он садится и берет ее руки в свои, и это происходит так естественно, что она и не думает отнимать их. Автобус едет долго — часа три, но они ни о чем не говорят, а молча смотрят друг другу в глаза. Потом они стоят у нее в подъезде, держат друг друга за руки и тоже смотрят друг другу в глаза, потом ему уже нужно домой и ей тоже, и он едет домой, оглушенный этим счастьем, которое обрушилось на него совершенно внезапно, как лавина, как чудесный и непрошенный как будто дар — столь лучезарный, что невольно приходила мысль, что и жить-то стоит, чтобы еще раз подержать его в своих ладонях, не подозревая при этом, что место на шкале времени, где произошла эта встреча, неподвижно, как некая волшебная комната, войдя в которую, вам не суждено будет больше туда вернуться; но за вами через нее пройдут другие, и есть возможность сравнить ощущения…

Алексей очнулся от своего наваждения только тогда, когда белая надпись на синей табличке возвестила о начале городской черты Киржача. Городок лежал на возвышенности и весь группировался вокруг старинных торговых рядов с обязательной сплошной колоннадой, да еще заметным центром был светленький беленький монастырь, основанный, по преданию, самим Сергием Радонежским. Здесь уже лежал снег, которого в Москве и духу не было.

Сначала микроавтобус с десантом довольно долго стоял у здания городской администрации, а Граф и Стас, изучая диспозицию, с кем-то нудно говорили по мобильной связи. В конце концов выяснилось следующее: местная организация участников военных конфликтов установила в городском парке обелиск своим погибшим товарищам, и в рамках этого события намечался небольшой митинг и выступление музыкантов. К микроавтобусу подъехал наконец какой-то мужчина на «Жигулях» и поехал вперед, показывая дорогу к парку. В парке стало известно, что после митинга предполагается неофициальная часть, и вот там-то и предстояло «Музыкальному десанту» сказать свое музыкальное слово. Граф со Стасом отправились осматривать помещение и аппаратуру, а Саша Карпухин, Ира и Алексей остались на митинге.

Сам обелиск был установлен на нижней аллее парка, под старинными липами и вязами, но из-за сильного снегопада, прошедшего накануне, разместить всех участников митинга в таких сугробах оказалось невозможно. Поэтому митинг решили провести неподалеку — на главной парковой площадке, украшенной какой-то скульптурой внушительных размеров. Пятиметровая фигура из бежевого базальта была залеплена шедшим ночью снегом как раз со стороны, обращенной к собравшимся, и лица ее было не разглядеть.

— Кто это? — спросил Алексей у мужчины из «Жигулей».

— Это Родина-мать, — пояснил тот, — а наша стела там дальше, внизу. — Он показал рукой, где именно, и между стволов Алексей разглядел невысокий черный обелиск. — Просто там снегом все засыпало, там не поместимся.

Понемногу пустая площадка перед Родиной-матерью начала заполняться людьми. Какие-то ребята возились с проводами, настраивая микрофоны. Рядом с ними, поглядывая за их работой, стоял худенький паренек с кофром музыкального инструмента, судя по очертаниям — саксофона.

Появились школьники, за ними небольшой колонной откуда-то снизу явились кадеты в мешковатых шинелях. Веселой толпой прошли женщины предпенсионного возраста с гвоздиками в руках, и Алексей сначала подумал, что это работницы какого-нибудь местного предприятия, но мужчина из «Жигулей» пояснил, что это матери солдат, погибших в локальных конфликтах. Было уже довольно зябко.

По левую сторону от монумента стали матери, держа в руках по одной красной гвоздике. На противоположной стороне выстроились кадеты, так что получалось, что матери стояли напротив кадетов, а бывшие солдаты, которых смерть обошла, некоторые тоже с гвоздиками — напротив школьников. Школьникам раздали маленькие желтые свечки.