Норман Мейлер - Крутые парни не танцуют

– Я рад, что вы позвонили. А то мы тут уже теряем терпение. Вашей матери давно следовало быть у нас с заверенным чеком.

– Я знаю, – сказал я.

– Хорошо. Передайте ей от меня вот что. Я слегка встревожен: цена, видимо, немного поднялась. Или поднимется, если мы от нее ничего не услышим. Сами понимаете, я не могу держать оборону на голодном пайке. Обещание есть обещание, но нам нужен ее чек. На прошлой неделе другая сторона тоже подала заявку.

– Я сейчас же с ней свяжусь.

– Уж постарайтесь. Всегда так. Идут годы, и владельцы не имеют от своей усадьбы никакой радости, одни налоги да штрафы. А потом ее вдруг хотят все разом, вынь да положь. – Он закашлялся.

– Мистер Туэйт, она вам позвонит.

– Надеюсь. Красивая женщина ваша матушка.

– Я ей передам.

Я быстро повесил трубку. Я слишком мало знал, чтобы и дальше разыгрывать по телефону роль ее сына.

Однако моя догадка получила некоторое подтверждение. По-видимому, Лорел Оквоуд действительно собиралась приобрести усадьбу лично для себя. Хотела ли она досадить этим Уодли и, следовательно, Пэтти Ларейн?

Я поставил себе вопрос: что Пэтти Ларейн сделала бы с женщиной, отважившейся на такой маневр?

«Убила бы», – таким был единственный ответ, пришедший мне на ум.

Если я был прав и Пэтти Ларейн так и сделала с помощью пистолета двадцать второго калибра, то зачем Ридженси обезглавил жертву? Чтобы оставить наиболее удобную для опознания часть трупа на моей делянке? Неужели Пэтти Ларейн ненавидела меня до такой степени? Или все дело в ненависти Ридженси?

Пожалуй что да, решил я. Ведь это Ридженси посоветовал мне поехать на делянку.

Я отошел от телефона с прояснившейся головой, более разгневанный и целеустремленный, чем был в последнее время. Может быть, сказывалась отцовская закваска? Я склонен считать оптимизм самым опасным из моих свойств. Ибо я вдруг ощутил желание посмотреть на снимки обнаженной натуры, сделанные мной несколько лет назад, причем в одном случае натурщицей служила Мадлен, а в другом – Пэтти Ларейн. Какое странное желание! Думать о непристойных фото именно в тот момент, когда с радостью отмечаешь в себе проблески характера. Да не скажет никто, что я – заурядная личность!

Я пошел наверх: там, схороненный в ящике, лежал конверт с фотографиями. На трех была Пэтти, а на двух – Мадлен. Боюсь, что ноги обеих натурщиц были раздвинуты достаточно широко, чтобы продемонстрировать сатанический блеск их нижней души; да, те губы были видны во всей красе. Но теперь в конверте обнаружилось целых десять кусков глянцевой бумаги. Все головы были аккуратно отрезаны от тел.

Знаете ли, я верю, что мой отец выбрал именно этот миг, чтобы взять якорь с двумя головами, примотанными проволокой к звеньям цепи, и там, на глубокой воде, опустить его за борт вместе со своим жутким грузом. Я знаю, что мгновенно подвергся атаке обитательниц Адова Городка. Это был самый колоссальный натиск из всех, что мне приходилось испытывать.

«Доигрался, урод паршивый», – взвизгнул первый голос.

«Да здравствует мертвечина, дурачина», – сказал второй.

«Тимми парень хоть куда, оборви ему муда».

«Изувечь подлого изувера. Вскрой лунную опухоль, полную гноя».

«Эй, Тимми, нос в говне, голова в огне».

«Ах, убийца, кровопийца!»

«В тюрьму его – он умыкнул у меня дом».

«Слышишь, насильник, ты кувыркался в моей постели».

«Выпустим потроха этому вояке. Отгрызем ему дрын».

«Ты убил Джессику!» – взвыли в одно мое ухо.

«Дуга пришил Пэтти!» – взвизгнула гарпия в другое.

– Зачем? Зачем нам убивать? – вслух спросил я.

«Ах, дурачок. Твой отец хочет вылечиться. И он нашел средство – запах крови».

– Он-то ладно, – вслух произнес я. – А как насчет меня?

«Ты тоже болен, окаянная душа. Ты в нашей власти».

– Пошли прочь, шлюхи! – выкрикнул я.

Стоя в одиночестве в розовато-серых сумерках кабинета на четвертом этаже – глаза нацелены на море, уши на пески Адова Городка, а ноги, по моим ощущениям, на дне залива, – я мысленно видел, как две головы с развевающимися белыми волосами падают вниз, точно морские цветы на стебле цепи и с якорем вместо корней. Все глубже и глубже опускались они в подводное царство, и я уверен, что почувствовал миг, когда якорь коснулся дна, ибо голоса вдруг смолкли. Быть может, крики, которые я слышал, были их приветствием голове Пэтти Ларейн? Я стоял, вымокший в собственном поту.

Затем мои конечности начали дрожать независимо друг от друга. Одни части моего тела тряслись, в то время как прочее оставалось в покое – такого я еще не испытывал. Именно тогда в центре моего внимания возникла идея, стремящаяся подавить мое внутреннее сопротивление, словно эта мысль и я сам находились по разные стороны двери. Вскоре я проиграл борьбу: я должен был проверить свой пистолет (пистолет Пэтти). Это было оружие двадцать второго калибра.