Норман Мейлер - Нагие и мёртвые

- Как ты думаешь, жаркий бой будет сегодня? - тихо спросил он Реда.

- Спроси генерала, - буркнул тот.

Вайман ему нравился, но он намеренно старался казаться недружелюбным к нему, потому что этот юноша чем-то напоминал ему Хеннесси. Ред испытывал глубокое отвращение к предстоящей ночи.

Он участвовал в стольких боях, испытал так много страха, видел так много убитых товарищей, что не имел теперь никаких иллюзий относительно священности и неприкосновенности своей жизни. Он знал, что может погибнуть. Смерть была для Реда чем-то таким, с чем он смирился уже давно, поэтому он редко думал о том, что должно было произойти за пределами нескольких следующих минут.

Однако с некоторых пор его охватило какое-то интуитивное чувство тревоги, чувство, которое он никогда не выражал вслух. Оно не давало ему покоя. Пока не убили Хеннесси, Ред воспринимал смерть всех знакомых ему ребят как некое не имеющее особого значения отсутствие. Погибших людей просто больше не было рядом, как и разных старых друзей, которых отправили в госпиталь и которые так и не вернулись, или товарищей, которых перевели в другие части. Когда до него доходило известие о том, что знакомый ему парень убит или серьезно ранен, он воспринимал это известие с определенным интересом и даже немного переживал, но это было такое же чувство, какое человек испытывает, когда узнает, например, что его друг женился, или заработал, или потерял много денег, или чтонибудь еще в этом роде. Ред просто узнавал, что с кем-то, кого он знал, что-то случилось, и на этом дело кончалось. Смерть Хеннесси оказала на Реда совсем иное действие: она породила в нем какой-то тайный страх. Он становился явным, когда Ред вспоминал вещи, о которых говорил Хеннесси. В такие моменты Ред испытывал безграничный страх.

Когда-то Ред мог без боязни думать о предстоящем горячем бое, презирая все связанные с ним трудности и невзгоды, а также неизбежные потери. Но теперь мысль о смерти снова и снова порождала в нем ужас и страх.

- Знаешь что я тебе скажу, - обратился он к Вайману.

- Что?

- Ты бессилен что-нибудь изменить, поэтому лучше помалкивай.

Ваймана это обидело, и он замолчал. Реду стало жаль его. Он достал из кармана деформировавшуюся от жары плитку шоколада с прилипшими к ней соринками и табаком.

- Хочешь? - спросил он у Ваймана.

- Ага, спасибо.

Ночь ощущалась всеми чисто физически. В машине воцарилась тишина, никто не произносил ни слова, кроме случайного бормотания или ругательства, когда машина подскакивала на неровностях дороги. Все машины, конечно, шумели так, как должны шуметь грузовые машины на такой дорою: они скрипели и сотрясались, двигатели ревели, когда колеса буксовали в скрытых под грязью ямах, быстро вращающиеся в воде покрышки издавали режущие слух завывающие звуки. В целом же колонна машин издавала сложное попурри звуков и тонов, напоминавших постоянный монотонный рокот волн и бурунов у бортов быстро идущего судна. Этот унылый шум, да еще в темноте, оказывал на людей подавляющее действие.

Из-за тесноты сидеть в машине было неудобно, руки и ноги затекали, а изменить положение так, чтобы не побеспокоить соседа, было невозможно. Крофт настоял к тому же, чтобы все надели стальные каски. По лицу Реда с непривычки к тяжести на голове градом лил пот.

- Эта каска на голове все равно что мешок с песком, - пожаловался он Вайману.

- Наверное, нам сегодня туго придется, а? - спросил Вайман, ободренный его обращением.

Ред вздохнул, но подавил раздражение.

- Ничего страшного не будет, мальчик, - ответил он спокойно. - Постарайся только не навалить в штаны, а остальное все обойдется.

Вайман тихоиько засмеялся. Ред нравился ему, и поэтому он решил держаться около него. Машины остановились. Все сразу же задвигались, чтобы сменить положение и по возможности расправить затекшие конечности. Послышалось ворчание, ругательства. Люди терпеливо ждали дальнейших событий. Многих клонило ко сну; они с усилием удерживали склонявшуюся на грудь голову. Ночной воздух был так насыщен влагой, что мокрая одежда на солдатах не высыхала. Слабый ветерок не уменьшал духоты. Все чувствовали себя очень уставшими.

Гольдстейн начал беспокойно ерзать. После того как машины простояли без движения в течение пяти минут, он повернулся к Крофту и спросил:

- Сержант, можно я вылезу посмотрю, почему мы стоим.

- Сиди где сидишь, - ответил недовольным тоном Крофт. - Никто отсюда не вылезет. "Потеряться" хочешь?