Норман Мейлер - Нагие и мёртвые

Хирн откинулся на спинку стула.

- Хорошо, пусть я поступил как глупый мальчишка. Ну и что из этого? В том, чтобы сказать кому-нибудь вроде Конна, что ему пора замолчать, есть свое удовольствие.

- Вы абсолютно ничего этим не добились. Наверное, вы считали для себя унижением вашего достоинства слушать, что он говорил.

- Да, считал.

~ - Вы еще слишком молоды так рассуждать. Ваши личные права целиком зависят от того, как смотрю на них я. Прекратите такие выходки и подумайте об этом. Без меня вы всего-навсего второй лейтенант, то есть человек, насколько я понимаю, обязанный всем и во всём подчиняться. Это вовсе не вы сказали Конну замолчать, - продолжал он, подчеркивая каждое слово в этой фразе, - замолчать предложил ему фактически я, но без всякого на то желания . А теперь - не будете ли вы любезны встать, поскольку разговариваете со мной. Вам тоже не мешает соблюдать элементарные дисциплинарные нормы. Я вовсе не хочу, чтобы проходящие мимо видели вас сидящим, как будто вы второй командир дивизии.

Испытывая чувство мальчишеской обиды, Хирн встал.

- Есть, встать! - сказал он саркастическим тоном.

На лице генерала появилась насмешливая улыбка.

- Я выслушал грязной болтовни Конна гораздо больше, чем вы. Такая болтовня надоедает, Роберт, потому что она совершенно бессмысленна. Я несколько разочарован тем, что вы реагировали на нее так примитивно. - Слегка дребезжащий голос генерала все больше и больше выводил Хирна из терпения. - Я знаю людей, которые пользуются грязными сплетнями с поразительным искусством. Государственные деятели и политики манипулируют ими с определенной целью. Вы можете дать волю своему справедливому негодованию и возмущению, но толку от этого не будет никакого.

Надо уметь владеть собой, чтобы добиваться определенных целей.

Нравится вам это или не нравится, но к совершенству можно прийти только таким путем.

Возможно... Хирн начинал понимать и верить в это, но тем не менее тихо сказал:

~- Моя цель не столь отдаленна, как ваша, генерал. Я просто не хочу, чтобы мной пренебрегали.

Каммингс бросил на него удивленный взгляд.

- Но вы же знаете, что тут возможен и другой подход. Я не могу сказать, что во всем не согласен с Конном. В том, что он говорит, есть зерно истины. Например, он говорит: "Евреи слишком шумливы". - Каммингс пожал плечами. - Конечно, они не все шумливы, но среди них, несомненно, слишком много невоспитанных грубиянов, согласитесь с этим.

- Если и есть, то вы должны понять, почему это так, - тихо возразил Хирн. - Им приходится постоянно сталкиваться с целым рядом проблем.

- Типичная либеральная трескотня. И ведь это же факт, что вы тоже не любите евреев.

Хирн почувствовал неловкость. Действительно... какие-то следы неприязни к евреям он в себе находил.

- Я не сказал бы этого.

Каммингс снова насмешливо улыбнулся.

- Или возьмите взгляды Конна на негров. Он, возможно, слегка гиперболизирует, но находится ближе к истине, чем вы полагаете. Если кто-то может переспать с негритянкой...

- Южанин не откажется, - перебил его Хирн.

- Или радикал... Для них это своеобразный защитный механизм, подпорка их морали. - Каммингс широко улыбнулся. - Вы, например, наверняка пробовали?

- Пробовал.

Каммингс вдруг уставился на свои ногти. Может быть, он почувствовал отвращение? Неожиданно он разразился саркастическим смехом.

- Знаете, Роберт, - заявил он, - вы просто либерал.

- Чепуха! - возразил Хирн.

Он сказал это движимый обидой, негодованием и излишне увлекшись спором, как будто хотел увидеть, далеко ли он может сдвинуть тяжелый камень, который придавил ему ногу. Это, несомненно, был наиболее фамильярный тон в разговоре с генералом за все время их общения друг с другом. Более того, это была самая вызывающая фамильярность. Богохульство и грубость всегда возмущали Каммингса больше, чем что-либо другое.

Генерал закрыл глаза, как бы взвешивая причиненную ему обиду.

Открыв их через несколько секунд, он скомандовал низким мягким голосом:

- Смирно!

Окинув Хирна строгим осуждающим взглядом, он продолжал:

- Отдайте-ка мне честь. - А когда Хирн взял под козырек, добавил, чуть заметно улыбаясь: - Довольно грубое обращение, не правда ли, Роберт? Вольно!

Вот сволочь! Несмотря на злость, Хирн помимо воли все же восхищался генералом. Каммингс обращался с ним как с равным... почти всегда. Но потом находил подходящий момент и, словно шлепнув Хирна мокрым полотенцем, одергивал его и восстанавливал такие отношения, какие должны быть между генералом и лейтенантом. А его голос был словно предательская мазь, которая жжет, вместо того чтобы успокоить боль.